Крепостной шпион

Именно поэтому, думая совершенно о другом, она легко прошла с Иваном Кузьмичом в пустую комнату и сама прикрыла дверь.

   — Ну, так что же, дядюшка? Какое у вас ко мне тайное дело, — рассеянно спросила Анна, и не глядя на Ивана Кузьмича. — Говорите быстрее, нас могут хватиться. Тогда придётся давать объяснение почему мы с вами запёрлись.

Анна смотрела на большой золотой циферблат напольных часов, стоящих в углу, и не сразу поняла смысл сказанного.

   — Я люблю Вас Анечка, — жирным жарким голосом почти проворковал, проблеял Иван Кузьмич. — Я никого не любил, такое со мной впервые в жизни. Умоляю Вас.

   — Да что Вы, дядюшка!?

Анна Владиславовна повернулась, желая выйти из комнаты, но отвратительный коротышка стоял на коленях как раз между нею и дверью.

   — Я умоляю Вас, — громко шептал он. — Станьте моей женой. Я сознаю, как нелепо выглядит всё это, но другой возможности сказать вам о своих чувствах у меня нет. Брат навряд ли ещё раз пустит меня в этот дом. Умоляю Вас, не отказывайте. Мы же только номинально в родстве — в наших телах течёт совершенно разная кровь. Я очень богат, я талантлив и, если Вы откажете, я всё равно не оставлю Вас. Я не оставлю Вас до самой смерти.

   — Чьей же смерти, дядюшка? — язвительно спросила Анна. — Вашей или моей?

   — Мы умрём в один день, — прошептали безобразные пухлые губы Ивана Бурсы. — Я знаю это, я чувствую — в один день!

   — Вы сумасшедший, наверное, Вас в жёлтый дом надо. Пустите, я хочу уйти.

Но Бурса, всё также стоя на коленях, повернулся и окончательно перегородил проход.

   — Пустите, — вскрикнула Анна. — Я слышала кое-что о ваших проделках. Вы — негодяй! Пустите меня. Вы теперь не у себя в поместье. Вы здесь не сможете причинить мне зла.

   — Я негодяй. Негодяй, — зашипели полные губы. — Негодяй. — Толстый противный человечек полз на коленях к ней. — Верно. Я много зла совершил, но, Анечка, я умоляю Вас, дайте согласие и я переменю всю свою жизнь! Всю жизнь никогда во мне не было подобного чувства. Я и сам не верил, что это возможно. От того и грешил, страшно грешил. Думал, обделил благодатью своей меня Христос. А ведь нет. Мне бы только смотреть на тебя, Аннушка, одно наслаждение. Я всё сделаю для тебя, всё!

   — А если я, дядюшка, откажу Вам категорически? — непроизвольно отступая назад, спросила Анна Владиславовна. — А если я не разделяю Вашего чувства?

   — Ты не поняла ещё, — почти зарыдал Бурса. — Не бывает силы такого чувства без взаимности. Половинки яблока если уж покатились и встретились, непременно срастись должны. У тебя пелена на глазах, пелена, девочка моя. Пелена спадёт, и ты поймёшь, нет иного человека для тебя.

   — Но коли я откажу Вам? Что тогда?

Отступая, Анна Владислава упёрлась спиной в часы, и они тикали, будто внутри её тела. Потом больно прошёлся длинным ножом по сердцу маятник. «Оба погибли, женихи мои глупые», — подумала девушка и повторила жёстко:

   — Что же тогда?

Лицо Ивана Кузьмича искривилось, как от сильной зубной боли, и он проговорил с трудом:

   — Я тебе правду скажу, что тогда. Никому другому никогда такой правды не говорил, а тебе откроюсь: если откажешь, буйствовать буду, людей сотнями казнить. Выходи за меня, девочка, нам хорошо с тобою будет. Мы как голубки заживём. Хочешь здесь в столице? А, хочешь, уедем в усадьбу? Будешь там королевой единственной над всеми.

   — Хорошо, — наконец сообразив, как выйти из этой ситуации, сказала Анна. — Я не говорю «да», но я не говорю Вам и «нет». Я должна немножко подумать.

   — Сколь долго? — из глаз Ивана Кузьмича градом лились слёзы. — Сколько я должен ждать?

   — Совсем недолго, — сказала Анна. — Час. Устроит Вас, если я скажу решение своё через 1 час? Вы же раб мой влюблённый, и Вы должны подчиниться и чуточку подождать.

Анна хотела толкнуть своей ножкой в тоненькой туфельке грузно оседающее перед нею на полу человеческое существо, но испугалась и только притопнула в паркет.

   — Так что погодите. Я объявлю в своём решении при всех, в зале. Пойдёмте. Да поднимитесь Вы, Иван Кузьмич. Сопельки вытрите, а то прямо как младенец, мальчишка маленький разнюнились. Пойдёмте. Пойдёмте в зал.

Слухи о том, что жандармский ротмистр Удуев убил накануне ночью двух англичан, быстро распространялись в обществе. И теперь в гостиной Бурсы эта тема превалировала над другими. Точно никто ничего не знал.

Одни утверждали, что беглые с Азова англичане подрались и зарезали друг дружку в пьяной драке. Другие упоминали какое-то гражданское лицо, участвовавшее в происшествии. Третьи говорили, что всё это лишь запугивание, идущее от одного из тайных обществ, что английских каторжников не существует и быть их не может.

Но Граф Т. сильно косящими умными глазками, разглядывающий через лорнет подступивших к нему сразу нескольких дам, поведал, что сам был там и наблюдал за происшедшем с расстояния, может быть, сорока шагов. Что англичан убили не двух, а восьмерых. Что англичане были огромного роста, одетые в драные медвежьи шубы, и собирались они, не больше не меньше, как напасть на почтовую карету, перевозящую казну.