Крепость живых

Я и Михайлов галопом несемся к тюрьме. Николаич остается с обезножевшей Валентиной, куда-то лихорадочно звонит. По дороге Михайлов цепляет парный патруль из своих орлов, и те бегут с нами.

В тюрьме все как-то слишком нормально. Нет, конечно, кто-то из детей ревет в голос, кто-то переругивается по-женски, на высоких тонах, но все спокойно – и рев из категории «дай, а то не заткнусь!», и перебранка рутинная. Охранник, из михайловских же, взъерошен и потен, но без ужаса в глазах.

– Обстановка? – Это Михайлов.

– Кошмарная! Смените меня, а? Тут же одни бабы – и то им не так, и это не так… Я ж им не нанятый. Не поверишь, требуют, чтоб я им мебель двигал. А тут все привинчено и к полу приколочено! Я им: мужики закончат работу, пусть и двигают… Так дармоедом обозвали…

– Кошка где?

– А вон у девчонок. Они ее сейчас до смерти загладят.

Подбираемся к куче малышни. В центре действительно наша Мурка. Вполне благополучного вида. Обычно она так поет песни, когда нажрется до отвала.

– Уфф… – громко выдает Михайлов. И, переведя дух, продолжает: – Девочки, кисе надо своих деток проведать. Доктор, возьмите кису на руки.

Девчонки начинают канючить, но шеф охраны тверд как скала. И мы торжественно отбываем с Муркой на руках. Вообще-то тут что-то не так. Кису кусали, судя по рассказам Валентины, уже явно больше, чем сутки назад. И кисе хоть бы хны.

Киса довольна собой и жизнью, на вид совершенно здорова. Но царапины на морде есть.

Непонятно.

Увидев нас с котейкой, Валентина медленно розовеет. Приятно видеть, как ее синие губы возвращают прежнюю окраску, а то жуть что было.

– Совершенно не понимаю… Больше суток прошло. В тепле. Она должна была обратиться еще до погрузки в автобус…

– Вообще-то, Валентина Ивановна, вы так больше не надо… – Это Николаич.

– Конечно. Но как с кошкой следовало поступить?

– Предупредить моих, они бы и присмотрели. А то сами понимаете…

– Да, конечно. Но я боялась, что вы это воспримете как нелепую сентиментальность.

– После того как вы сутки живность потрошили? Бросьте. Ну да ладно, хорошо то, что хорошо кончается. Значит, не все укусы зомби смертельны?

– Или не для всех смертельны. Надо понаблюдать. Мурка пока пусть в клетке поживет.

– Не тяжело ей будет?

– Нет, наша главврач цветы любила. А Мурка в горшки гадила, есть у нее такая прихоть. Потому приказано было ее убрать вон из поликлиники. Но сторожа и санитарки ее любили – она ласковая и постоянно в полуподвале крыс давила. А там у нас раздевалки, комната сторожей и санитарские. Поэтому ее днем прятали в коробку, а ночью она гуляла. Последний год никто из сторожей ни одной крысы не видал.

– А главврач?

– Ну за Муркой убирали, так что все были довольны.

– Слушайте, там человеку плохо, а вы тут с кошкой рассусоливаете!

– Иду-иду!

С человеком все оказывается просто – закатила тетка истерику аккурат у туалета. Нормальную такую истерику, с воем, криком и валянием по земле, чего я давно не видал.

Но позы театральные, не обмочилась, колотится о землю осторожно. И чашка холодной воды в физиономию оказалась самым действенным лекарством. Я-то боялся, что диабетичка или сердечница. Бог миловал… Пока миловал. Но две тысячи человек – весной, на холоде да в неудобстве обязательно выдадут…

Додумать не успеваю – у Иоанновских ворот какой-то крик и брань, причем нехорошая брань.

Вообще-то можно бы и не ходить… Но тут мало стволов, и мой может оказаться не лишним. Оказывается, брань из-за того, что в ворота прошло семейство, а в семействе двое мальчишек, и один из них перебинтован – кисть руки. Родитель говорит, что это он порезался, а охранники тычут пальцами в уже висящий лист с информацией (а молодец печатник!) и требуют отвести пацана в карантин, против чего выступают оба родителя. Пацаны ревут, отец матерится – охранники не уступают, а вокруг народу уже столпилось куча, глазеют. Надо вмешаться, но хорошо бы, чтоб охрана сама справилась. Нечего мне из себя изображать ангела небесного.

На помощь охранникам подоспевает тот самый милиционер с «кедром», козыряет на ходу и разрешает идти с сыном папе. Маму с другим сыном отправляет на сборный пункт – на все требования не разъединять семью жестко отвечает об установленных карантинных правилах, а пытающегося качать права папу предупреждает: либо семья будет соблюдать правила в крепости, либо совершенно свободно может валить на все четыре стороны. Папа стихает от такой перспективы.

Встречаемся с милиционером взглядом. Он довольно неприязненно спрашивает:

– Контролируете исполнение?

– Да. Должен признать, придраться не к чему. Грамотно работаете. Куда отводите на карантин?

– Идемте. И вы оба тоже. Маме с сыном идти по указателям – красные стрелки. В Артиллерийский цейхгауз, там пункт сбора. Получите горячий чай.

А это уже молодец Павел Ильич! Горячее питье – хоть и без чая, и без сахара, голый кипяток – и то очень помогает успокоить людей. А если с сахаром и заваркой – так совсем хорошо. Самое то.