Крепость живых

Подпрыгиваем с Николаичем синхронно, как герои комичного мультфильма. Крик раздался над ухом, но нас-то всего двое в салоне машины. Лезем смотреть, кто орал.

– Чертов ара! Напугал до усрачки!

Мы и забыли, что у нас под одеялом сзади клетки с птицами. Выражение морды, да нет, скорее, лица у благородного попугая, возмущенное. Он просто кипит от негодования! Николаич конфузится под выразительным взглядом, снова накрывает клетки одеялом и, пряча свой конфуз, говорит:

– Вот раньше эти птицы кричали: «Пиастры»! – а сейчас кричат: «Херасе!» Куда катится мир!

– Да уже прикатился, чего уж тут…

Колонна трогается.

Оказаться снова в теплой кабине американца после продутой насквозь уазовской клетушки приятно. Николаич под предлогом заботы о тропических птицах избавился от клеток, теперь они у нас в кабине. Рассказываю об инциденте.

Спутники тихо веселятся, пока я пытаюсь найти объекты для съемки. Кроме небольшой фермы тут особенно-то смотреть не на что – поля, вдали взлетная полоса аэропорта Пулково, всякие полетные причиндалы для вывода самолетов на глиссаду, а еще дальше Пулковские высоты. Слева Ульянка – городской район, отделенный от нашей КАД рельсами железной дороги и станцией с тем же названием Ульянка.

Давно не был в этих местах, а ведь здесь детство прошло, причем уже сознательное детство… Когда после переезда пришел в новую школу – удивился. Тогда еще была такая игра «Зарница» – пионеры бегали с деревянными автоматами, и все, вроде как сейчас так понимаю, было предармейской тактической подготовкой школьников – как и НВП, к слову. Но обычно делалось это под руководством холодных сапожников, а то и учителок-женщин, потому и получалось коряво и глупо. Тут же первые попавшиеся на глаза трое мелких первоклашек поразили меня тем, что на полном серьезе бегали с ржавоватым ПТРД. Я аж глазами захлопал: троица мальков волочит противотанковое ружье.

Оказалось, что район Ульянки весьма своеобразен. В этих местах шла ожесточенная молотилка весь период блокады и две армии дрались с невиданным ожесточением на весьма небольшом пространстве, то отбивая, то теряя жалкие куски территории в один-два километра.

Естественно, все мальчишки в Ульянке копали. Не копать тут означало быть белой вороной со всеми последствиями. Разумеется, и я стал рыть.

Для того чтобы на месте боев можно было вести сельхозработы, саперы прочесывали это место раз десять. Потом довелось пообщаться с теми, кто тут разгребал завалы ВОПов. Оказалось, что поговорка «мина на кочке, мина в кочке, мина под кочкой и фугас сбоку» вовсе не была поэтическим преувеличением, а являлась сухим протокольным описанием реальности. Ну и разумеется, хотя саперы и почистили что могли, а потом все запахали (на полях теперь росли капуста и турнепс), но на нашу долю все равно хватило сполна. К тому же, на наше счастье, мины – самая страшная угроза, оставшаяся с войны, уже проржавели, взрыватели их закисли, да и взрывчатка погнила. Если у нас кто и подрывался, то исключительно по своей вине – обычно на снарядах да минометках. До конца 1960-х годов подрыв на старой мине был частой вещью. Ну а такой пустяк, как оторванные взрывом детонатора пальцы, был обыденной штукой.

Достаточно было пройти по дорожкам, огибающим поля подальше от станции к Пулковским высотам, как начинался участок под названием Разбитое. Что тут было – кто знает, но сельхозугодья огибали это место как черт церковь.

Судя по торчавшим из земли искореженным огрызкам бетонных плит, молотого кирпича и свитых штопорами арматурин, стояли здесь какие-то дома.

За девятьсот дней боев, естественно, все это было разнесено вдрызг. Пахать тут было невозможно. А копать получалось отлично. Чуток в стороне оставались окопы в русле речки, которую школьники дружно прозвали Говнотечкой, – там тоже по склонам не пахали.

Тут, конечно, копали все – от мала до велика. Самые мелкие и начинающие не брезговали бродить по вспаханным полям и собирать всякую чушь – патроны, гильзы, хвостовики от минометок, корпуса от ПОМЗ (это такие стаканы из чугуна с рифлением для большего числа осколков)… И, разумеется, кости, пробитые и мятые ржавые каски, короба от пулеметных лент и дисков, рваные цинкачи, сплющенные футляры от немецких противогазов и сами противогазы – без стекол, простреленные (наши с хоботами и немецкие на резинках)…

Поэтому те, кто похитрее, шли дальше. Стоило перебраться через какой-то канал метров пяти-шести в ширину, что делало его труднопереходимым, – и начинались кусты и сравнительно молодой болотистый лесок. Место было добычливое, только все время лез в гости «сапер Водичка». Поэтому наша группка обычно шла дальше – на Пулковские высоты.

Вот там, на основной линии немецкой обороны, мы и шарились. А для того чтобы перебираться через канал в любую погоду, наша артель стырила металлическую лестницу со стройки. Как ее перли – отдельная песня, но дотащили до канала, где и притопили, привязав предварительно веревку. А дальше в любое время выдергивали утоплое сооружение, перекидывали его через канал и снова притапливали.