КРЕПОСТЬ ТЕЛЬЦОВ

– Завтра ярмарка, – прервала наконец паузу Найана. Она сказала это как бы между прочим, невзначай, будто просто к слову пришлось.

– Нет, – ответил отец.

– Что – «нет»? – в голосе девушки было столько изумления, что не поверить в ее невинность смог бы разве что только самый прожженный мерзавец. Однако Яссен слишком хорошо знал свою дочь.

– Нет, что бы ты ни попросила. Именно потому что завтра ярмарка.

– А я и не собиралась на ярмарку, – голосом Найаны как будто говорила сама Беззаботность.

– Даже так?

– А почему нет? – она нежно погладила отцовские плечи. – Я знаю, как ты не любишь эти ярмарки, так зачем тебя мучить. Я ведь уже взрослая. Завтра я побуду с тобой, как примерная дочь.

– Святая Необоримость! Моя ли это девочка?.. – проговорил Яссен и впервые за время разговора повернулся к ней.

Это был их ритуал, давний ритуал, сложившийся еще в те поры, когда, упрямо пыхтя, малышка Найана поднималась к нему в башню – непременно в часы гаданий. В это время он не мог разговаривать, не мог бросить на нее даже мимолетный взгляд. Он занимался своим делом, а она тихонько стояла за его спиной, терпеливо дожидаясь, когда отец закончит беседу с божеством, и сможет уделить минутку дочери. Когда уставала, она прижималась к отцу, обхватывая его ручонками, но даже тогда он не отвечал: уже само ее присутствие здесь в это время нарушало все мыслимые каноны. Едва служба заканчивалась, Яссен оборачивался к дочери, и вот тогда они обменивались тем самым первым взглядом, что за годы превратился в ритуал. А потом девочка принималась обходить молельню, всякий раз будто впервые осматривая ее диковины. Ее завораживали огненные узоры, сложенные из тлеющих прутиков на жертвенной чаше, запахи благовоний, свитки в корзине; иногда даже Яссен разрешал ей сунуть в один-другой свой любопытный носик. Но больше всего, – он прекрасно знал это, – Найане нравились невероятные виды, открывавшиеся из окон. С одной стороны – вздымающиеся к небесам дикие неприступные горы, и Хлебный перевал, будто ложбина между каменными горбами гигантского верблюда. С другой – голая степь, тянущаяся до самой столицы, а еще – до границы с Землей водолеев. Когда Найана как зачарованная любовалась дальними далями, отцовское сердце сжималось от безотчетной тоски, от странного предчувствия, что настанет день, и она покинет его, покинет, может быть, навсегда.

Итак, Яссен посмотрел на свою дочь. На ее косы угольного цвета, роскошные густые брови, черные жгучие глаза; почему-то она напоминала ему черную бабочку. На ней было длинное строгое платье – крупные антрацитовые цветы на белом. Почти траур, – сказал бы кто-то, – но Найане оно удивительно шло, и она ухитрялась выглядеть в нем такой сногсшибательной, такой невероятно красивой, что рядом с ней потускнела бы любая прелестница, обряженная в самую яркую парчу.

– Тот, кому ты достанешься в жены, будет моим вечным должником, – сказал Яссен.

– Только умоляю, выставляй счет после свадьбы, а то умру старой девой, – подхватила она.

– Ну нет, буду оглашать при первой же встрече с каждым претендентом. Глядишь, еще год-другой удержу свою дочурку около себя.

Они поболтали еще немного, и с каждой минутой, – старик чувствовал это, – уходила тревога, не оставлявшая его все это время.

– Так о чем ты хотела поговорить? – спросил он, когда почувствовал, что готов, наконец, к разговору, которого все равно не избежать. Найана славная девочка, но когда ей что-то нужно, не отступится ни за что. Поэтому лучше сразу взять инициативу в свои руки.

– Да так, пустяки. Я правда не буду проситься на ярмарку. Честно-честно. Не хочу тебя расстраивать, ты ведь так переживаешь всегда…

– Верю, – кивнул жрец. – Тогда о чем?

– Ну, понимаешь… – потупив глаза, она выдержала томительную паузу, от которой старик снова занервничал. – Ты только не сердись, ладно?

– Ну?!

– На Инжирной живет одна подружка, и она… – снова пауза.

– Что она? – поторопил Яссен. Он знал наизусть все уловки дочери, но все равно, не мог выдерживать этих ее пауз, всякий раз предполагая что-то скверное. – Что она?

– Ну, к ним приехал один молодой купец, остановился у них. Привез товары из Земли овнов…

Купец? Что за купец? Снова эта треклятая пауза. Почему именно «молодой»? Это так важно?

– Да не томи же ты! – взмолился старик. – Что у тебя с этим купцом?!

– С купцом? – брови дочери удивленно взметнулись. – Причем тут купец?

– Так ты сказала, что на Инжирной останавливается один молодой купец. И что? Что этот купец?

– Ах, да он-то ничего, – она досадливо всплеснула ручками. – Купец как купец. Но видел бы ты, какое он привез сукно! Папочка, это уму непостижимо! Мягкое, тонкое, легкое как воздух. Клянусь тебе, поднимешь отрез, и кажется – улетит. А цвета… Ты бы видел, какие цвета, папочка! В жизни не видела таких цветов…

– Да пропади ты пропадом! – в притворном гневе взревел старик. – Раз тряпки нужны, так и скажи, чего тянуть!

– Так я ведь и говорю, – воскликнула девушка. – И там не тряпки вовсе, а лучшая ткань во всем мире.