Крепость сомнения

«Вот оно, – мелькнуло у Тимофея в голове, – разменял. – На лице его проступило выражение вшитого алкоголика. – Как же это, а?» – продолжал думать он и, хотя давно уже говорили о другом, растерянно и беспомощно улыбаясь, переводил глаза с лица на лицо той компании, о которой нечего говорить. Но никто не мог понять этого его выражения и того, какие чувства им завладели. Понять его вполне мог только Вадим, но Вадим сам и был его причиной.

май 1999

Они стояли, поставив сумки на узкую ленту асфальта, и смотрели, как разворачивается машина. Потом смотрели ей вслед, как она становится все меньше и меньше. Дорога здесь шла по неширокой полосе суши. С одной стороны лежало море, с другой – тонкой, сморщенной ветром пленкой стлался плоский лиман. Машина увезла с собой помеху своего двигателя, и проступили настоящие звуки этого места: шипящий шум легкого прибоя, сосредоточенное стрекотание насекомых, трепет под ветром целлофана, прикрепленного к длинному шесту, косо стоящему на бахче.

– И куда? – спросил он, берясь за сумки.

– За мной. – Она показала на несколько белых домишек среди округлых яблонь, черешни и абрикосовых деревьев, усеянных белым цветением. Над одной крышей мотался голубоватый дымок. С волнистых холмов, плоско налегающих друг на друга, налетал аромат набирающей силу степи и вплетался в соленый, йодистый запах моря, запах рыбы и водорослей.

– Слушай, ты просто волшебница, – проговорил он восхищенно, покоренный светлой негой этого простого прозрачного пейзажа.

Она оглянулась на него со счастливой улыбкой.

– А ты говоришь – академики.

Она долго возилась с ржавыми ключами. В противоположном конце улочки стояла пожилая женщина в зеленой безрукавке, повязанная белым платком, и смотрела на них из-под руки.

Утроба дома обдала их стоячей прохладной нежитью. В полумраке на половину комнаты белела обмазанная глиной и побеленная известкой печка. У окошка на толстых прочных ногах стояли стол и табуретки, а у стены застеленная железная кровать с высокими прямоугольными спинками. Гладкие, в оспинах от древоточцев, доски низкого потолка нависали над самой головой.

– Надо протопить, – сказала она и стала выкладывать из сумки продукты.

Он присел около печки.

– Чем бы разжечь? – сказал он.

Она протянула ему авиационные билеты. Дрова занялись сразу, как будто печка истомилась от жажды, и теперь пила огонь большими жадными глотками.

– Ну вот, – сказала она, усевшись на кровать и сложив на коленях руки, – у нас три дня.

Он сидел на корточках и, склонив голову, заглядывал в топку.

– Ты мышей боишься?

– Я? – удивился он.

* * *

Море вблизи было серое, с мутной тяжелой водой, с желтоватыми бровками волн и лишь у горизонта напитывалось синим цветом неба. Мелкий-мелкий ракушечник, которому еще только предстояло стать песком, проваливался под ногами с мокрым скрипом. На нем свалявшиеся в косички зеленые водоросли черной каймой лежали там, где оставили их волны, а на них пузырями лежала пена. Далеко направо берег невысоко поднимался бурыми, красноватыми глинистыми обрывами, которые покрывала светло-зеленая полоска травы, а в другую сторону тянулся на уровне моря и пепельным штрихом пропадал в золотистой дымке. Растянутые на кольях, сушились сети, и лежали лодки, подставив солнцу крепкие узкие днища.

Само оно висело над морем, а под ним колебалась манящая серебряно-золотая зыбь, и ее безбрежность сообщала чувствам такую же безбрежную лаконичность и в то же время делала их больше неделимыми.

Вернувшись, они опять развели огонь, и тени метались в тесноте, переламываясь у потолка, и волнующийся алый огненный шелк на стенах, дрожа и прыгая в глазах, повторял гримасы хрустящих деревом языков.

Придвинув табуретки к печке, они долго смотрели в тишине, как насыщается пламя и как умиротворенно оно успокаивается. В открытую заслонку было видно, как с влажным треском переливается жар.

В окошко с синим наличником забрела латунная звезда и колебала темноту еле уловимым трепетанием света. С плетня спрыгнул серый соседский кот и беззвучно прошел по двору, обходя лунные пятна.

Было слышно, как в стенах шуршат мыши. Оба они чувствовали и понимали, что лучше этого уже не будет, не может быть, и цедили время, но оно все-таки упрямо двигалось, как человек, идущий навстречу ветру.

Луна поднялась уже высоко, побелела и теперь стала похожа на неровно разрезанный надвое кочан молодой капусты и подошла к окну на смену звезде.

– Если слева подставить палочку, получится буква «р» – то растет, а если наоборот, то убывает, – сказал он. – Знаешь?