– Как я вам завидую, – мечтательно проговорила Наташа. – Новый год на море – здорово!
Но и эта ее попытка сбить разговор на другое не получилась.
– Так это просто у тебя получается, – усмехнулся Галкин. – А ты знаешь, как это – убивать? А жить с этим потом как?
– Жить с этим не тебе, а мне, – сухо ответил Феликс. – Вы в Афганистане что творили?
– А что мы творили? – тихо спросил Галкин.
– Мальчики, кто чай, кто кофе? – весело спросила Hаташа, подзывая официанта. Hо вечер был уже скомкан, как использованная салфетка, и они продолжали сидеть из приличий, вяло перебрасываясь отрывочными замечаниями.
– Не-ет, друзья, – сказал Феликс, поджав губы, – не приедем мы никуда с таким подходом.
«А мы никуда и не едем», – подумал Илья, но промолчал.
Первым ушел Галкин, за ним Тимофей.
– А поедем к нам? – предложила Наташа. – Успокоимся.
К «ним» приехали уже заполночь. Наташа молниеносно приготовила греческий салат, но не хотелось никому ни есть, ни пить, а хотелось лечь и растворить во снах все сентенции сегодняшнего вечера, которыми они так щедро угощали друг дружку.
– Ну зачем ты с ними споришь? – сказал Илья. – А то не знаешь, что они скажут. Они же спорить могут до посинения, это ж их страсть.
– Нет, ты посмотри только, – возмущался Феликс, – они живут, всем пользуются, а мы виноваты. По колбасе соскучились за два двадцать. Им бы волю дай, – продолжал Феликс, – они б всех в скиты загнали. Сами жить не хотят и других сбивают с толку. Никогда не будет у нас тут ничего хорошего с таким подходом... Плебеи, кухаркины дети.
– Смерды, – подсказал Илья со смехом.
– Смерды! – подхватил Феликс и тоже улыбнулся.
– Ну хватит уже, все, – сказала Наташа с раздражением. – Я б мужиков всех поубивала, – сказала она Илье.
– Да я бы тоже, – согласился он.
– Ты нам лучше про девушку свою расскажи. Ты женишься или нет?
– Ну не знаю, – сказал Илья и посмотрел на Феликса, прося подмоги.
– Ну расскажи, расскажи, – не унималась Наташа.
– Ну чего рассказывать, Натуся? – вмешался Феликс. – Девушка, обыкновенная, две руки, две ноги.
– Молодая женщина, – поправил Илья. – Необыкновенная. Она, кстати, замужем, – сказал он со смешком.
– Это она с вами училась, что ли?
– Не с нами, а рядом с нами, – сказал Феликс. – А мужа ее я, кажется, помню. Ходил такой в шапке дурацкой, как у гнома. Не помнишь?
– Да что же это такое, – возмутился Илья. – Все его помнят, все его знают, а только я никого не знаю! И ничего.
– Так, значит, надо, – сказала Наташа.
– Кому? – помолчав, спросил Илья.
– Но вообще вопрос интересный, – сказал вдруг Феликс, словно еще сражался со своими оппонентами. – Можно ли стать счастливым, имея такое прошлое?
– Это ты о чем? – спросила его Наташа.
– А Галкину скажи, – вспомнил Феликс, – не надо ему в зал ходить.
– Галкину? В зал? – не сразу понял Илья.
– Да, – сказал Феликс. – Живот изнутри растет.
Hаконец Илья простился и ушел. Провожала его Hаташа.
– Hе бери в голову, – сказала она неосторожно. – Он просто устал.
– Все в порядке, – отозвался Илья из клетки лифта.
– Созвонимся, – сказала Hаташа.
В кабине на задней стенке висело зеркало. Все девять этажей вниз Илья с ненавистью смотрел себе в лицо.
Все разговоры сегодняшнего вечера, в которых он так мало принимал участие, незаметно для него самого постепенно смешались и произвели какой-то осадок, который стал отравлять его только сейчас. Настроение у него не просто оказалось испорчено, а казалось, сама его душа перешла в какое-то незнакомое состояние, производя ощущение утраты.
Думая о своей жизни, Илья не мог припомнить того решительного момента, который имеется почти во всех романах, театральных пьесах и кинофильмах, того момента выбора, рокового или нет – не важно, но такого, после которого события развиваются стремительно в ту или иную сторону. Никогда, ему казалось, не встречал он на своем пути камень с предостерегающими надписями, перед которым в сомнении проводит время богатырь на картине Васнецова, никогда никто неведомым правом обстоятельств не давал ему пять или три минуты для принятия решения, никогда не шагал он одним шагом из тени в ослепительный свет и наоборот.
Он шагал по пустому Ленинскому проспекту в сторону Якиманки. У Горного института на тротуаре топтались часовые рекламы, наряженные клоунами, в валенках на резиновой подошве. Hа груди у них размещались броские щиты. Из-под масок вырывался кипячеными клубами пар дыхания. Эти валенки и полушубки делали их похожими на конвойных северной пересылки.
«А вы воевали?» – так, кажется, спросила Наташа. И внезапно его поразила даже не правота, а справедливость ее слов. От неожиданности он на секунду остановился и не двигался некоторое время. «Все мы соучастники, – подумал он. – И я тоже».
Время от времени у обочины тормозили такси, и водители несколько секунд выжидающе смотрели на него. Он взглянул на часы – начался второй.