Крепость сомнения

Откуда-то с проселка на дорогу вырулил, по-утиному перевалившись на разъезженных колеях, трактор «Беларусь». Смешно подрагивая, будто подпрыгивая, он медленно катил на Илью и остановился, поравнявшись с измятой грудой машины. Некоторое время его водитель сидел, дивясь невиданному зрелищу и держа ногу на весу, потом резиновый сапог все-таки коснулся подножки. Тракторист спрыгнул, держась за дверцу левой рукой, и, поглядывая на безучастного Илью, степенно обошел обломки. Это был крепкий мужчина лет пятидесяти в клетчатой байковой рубашке, из грязного воротника которой выглядывала красная шея, а закатанные рукава открывали такие же красные тяжелые руки с плетеньем набухших вен.

– Сам-то цел? – спросил он и так же степенно осмотрел Илью, обойдя его со всех сторон. – В город, что ли?

Илья молча полез в кабину. Трактор тронулся, и они поехали, трясясь и подпрыгвая на сиденье. Тракторист все качал головой, то ли переживая чудесное спасение Ильи, то ли сомневаясь в его нормальности – нормальности человека, способного вот так вот просто без оглядки бросить такую машину, которая даже в обломках представлялась ему драгоценной.

– Какого роду-племени? – наконец поинтересовался он нарочито весело, наверное, чтобы отвлечь своего пассажира от грустных дум о потерянной машине.

– Я человек труда, – мрачно ответил Илья и с достоинством поправил на коленях сумку.

– Труда? Это на бабах, что ль... труда? Труда, – проговорил он озадаченно.

– Я опускался на дно морское, – ровным, монотонным голосом сказал Илья. – И к небесам поднимался. Твердь небесную топтал... В меня стреляли. И я стрелял. По пластиковой бутылке... Я знаю латинский язык, – добавил он, помолчав, и подумал: «Благостен будь, пытливый юноша, ибо от ума к сердцу проложены пути».

Тракторист нахмурился и озадаченно примолк.

У въезда в город стояла приземистая одноэтажная столовая, крашенная желтой охрой, две синие дверные створки были криво вдавлены в серо-коричневый полумрак предбанника. У левого крыла, которое уже растянулось на земле длинной тенью, дремал пыльный «УАЗ».

– Заправиться надо, – виновато-весело сказал тракторист, лихо выворачивая к «УАЗу». Где-то сбоку за забором струя из шланга звонко ударила в таз, а потом звук ее становился все глуше и глуше, и наконец струя забулькала, захлебнувшись в прибывающей воде. Воробьи возились в липах. Скрипела и стучала невидимая калитка.

Тракторист пропадал не долго. Вытирая руки ветошью, он просиял лицом, толкнул плечом дверь столовой и пропустил Илью вперед себя.

Внутри стояли четыре круглых столика, один из них был занят военными в синих летных спецовках. На кране болталась табличка: «Требуйте долива после отстоя пены». Буфетчица перехватила взгляд Ильи, направленный на табличку, и в глазах ее появилось ревнивое достоинство. Как будто она говорила: так эта табличка, для формы, положено ей тут висеть. Но мы свое дело знаем и без разных там табличек. Дольем так уж дольем. Здесь, мужчина, не обманывают. Но в глазах Ильи не было и намека на сомнение, и буфетчица поглядела на него с симпатией и с интересом – на его рубашку.

– Вертолетчики, – понизив голос, кивнул тракторист на военных, пока Илья глядел, как бесконечно стекает пена по кружке с отколотой ручкой.

Илья вспомнил поверье, будто нельзя пить из битой посуды, потому что тогда жизнь будет разбита и не будет в ней счастья, или еще чего-то не будет, как говорила содержательница дважды Краснознаменной «Любовной битвы», Марианна, – такое имя, как будто не просто кувшин, но еще и сбоку ручка, – а впрочем, почему смешная – хотела быть счастливой, а кто не хочет, – вот и ему захотелось попросить заменить кружку, но вдруг он заметил, что все остальные кружки, стоявшие под краном на алюминиевом подносе, тоже имели какой-либо изъян: почти у всех, доступных его взору, были отколоты края, у других на боках зияли щербины. Он оглянулся на вертолетчиков и разглядел, что все они тоже пили из расколотых кружек. О чем они разговаривали, сложно было разобрать; он только услышал, как один из них, пожилой, когда пролил пиво себе на куртку, спокойно сказал «ебать ту Люсю» и стал отряхиваться тыльной стороной пухлой ладони.

Окна до половины были заклеены полупрозрачной бумагой, а в верхних половинах стояли голубые квадраты неба. Наконец пена сошла, и можно стало пить. Илья взял кружку обеими руками и пил ее светоносное содержимое, как молоко. И вопреки всем поверьям, счастье вливалось в него ровно и легко, как без помех восходящее солнце вливается в небеса. Тракторист разговорился и все расспрашивал про машину, до сознания Ильи медленно и плавно доходил его голос:

– Да вот хоть ходовую взять. Я ж даже этого не говорю. – Несколько раз он готовился, видимо, задать еще какой-то вопрос, но каждый раз он с досадой махал рукой, чутьем угадывая те суммы, которые за этим воспоследуют и не решаясь вот так вот за три секунды рушить свой мир.