Крепость Серого Льда

Райф стерпел упрек молча, зная, что заслужил его. Он вел себя, как дурак, и поступил с Селой дурно — неудивительно будет, если она теперь возненавидит его. Райф, впрочем, надеялся, что этого не случится. Ему очень хотелось бы, чтобы Села сохранила о нем хорошее мнение — он сам не знал почему.

— На, возьми, — сказал Слышащий и вложил стрелу ему в руку.

Навыки лучника пересилили все остальное. Райф взвесил стрелу на ладони, прикидывая высоту ее полета и требуемую силу натяжения. Она оказалась на удивление легкой — ветроловкой, как сказал бы Баллик. Когда пользуешься такой, высоко целить не надо. Древко у нее странное — костяное вроде бы и с инкрустацией, которую видишь обычно на луках, а не на стрелах. Такая обработка могла бы плохо сказаться на полете стрелы, как любая неровность, — но Райф, проведя пальцами по кости, убедился в ее полной гладкости. Когда-то древко было красным — следы краски сохранились в едва заметных насечках. Оперение занимало треть стрелы, и Райф, разглядев его, разволновался еще больше. Такая стрела должна вращаться в полете, предохраняя себя тем самым от встречных порывов воздуха и уклона вниз, неизбежного для всех летящих снарядов. Райфу захотелось пустить ее прямо сейчас. Никогда еще он не держал в руках стрелы столь совершенной.

— Ты заметил, вижу, что оперение расположено по спирали, — произнес Слышащий. — А знаешь ли ты, из чего оно?

Райф не знал и теперь принялся изучать светлые волоски, вставленные прямо в кость и укороченные до величины одного дюйма.

— Белый волк, — предположил он, но подтверждения не дождался и стал гадать дальше: — Рысь... снежный тигр. — Старик по-прежнему молчал, и Райфа осенило: — Это человеческие волосы.

— Не совсем человеческие, но вроде того. — Старик смотрел на Райфа, как бы проверяя, готов ли он... к чему готов? — Слышал ли ты о Древних, — наконец начал он, — которые обитали на этой земле еще до человека? Многие говорят, что они походили на нас — такие же глаза, рот и две ноги. И что они были красивы на свой лад, как и суллы. Надо тебе знать, что земля эта не всегда была скована морозом. В Великой Глуши когда-то росли деревья и текли реки, столь широкие и глубокие, что могли бы затопить бесследно целые деревни. Русла существуют до сих пор, если знаешь, где их искать, и многое другое тоже сохранилось. В сердце Глуши стоят древние бревенчатые срубы, которые не рассыпались до сих пор. Их построили Древние. Говорят, что ими также была построена прекрасная, но непрочная крепость, где произошла и была проиграна Последняя Битва. Суллы называют то время Бен Горо — Стариной. Они полагают себя единственными, кто чтит и помнит Древних, но самомнение ослепляет их, и они забывают, что старик вроде меня способен слышать то, чего не слышат они.

Гордость вспыхнула в глазах Слышащего и тут же угасла. Райф, внимая ему, вертел в руках стрелу, и ему казалось, что и ночь тоже вращается, словно стрела в полете, устремленная к цели, давно намеченной Садалаком.

— Я называю тебя Мор Дракка, Свидетель Смерти. Я видел тебя задолго до того, как ты узнал сам себя и начал свою первую жизнь. Суллы видят в тебе угрозу и проклятие, ибо знают, что однажды тот, кто зовется Мор Дракка, обречет их на гибель. Численность этого гордого, древнего народа за последние десять тысяч лет сильно уменьшилась, и они боятся, что ты и есть тот, кто станет свидетелем их конца. Ты жив только потому, что нужен им, несмотря на их опасения. И потому, что каждая пущенная тобой стрела находит чье-то сердце. Нет, кланник, не перечь мне. Не забывай, кто я. — Гордость снова, как вспышка молнии, озарила его тусклые глаза. — Возьми эту стрелу по имени Искательница Кладов, оперенную волосами Древних, возьми и используй так, как надлежит. Она должна найти — не могу сказать что, ибо эхо столь давнего знания стало совсем слабым и неслышным. Я храню ее шестьдесят лет, а до меня ее сто лет хранил Лутавек, а до него Куллагук, а до него сам великий Тунгис. Много рук прикасалось к ней, но ни одни не возлагали ее на лук и не натягивали тетиву. «Жди, — говорили мои предшественники. — Однажды придет некто, и ты узнаешь по его рукам и его духу, что ему можно доверить стрелу».

Слышащий вновь погрузил руки в сундук.

— Не могу сказать, что обрадовался тебе, и боюсь, что тюлени даже после твоего ухода не вернутся. Но разве могу я изменить ход вещей? Разве у нас с тобой есть выбор?

Райф под его взглядом чувствовал грусть и усталость, и стрела стала казаться ему не столько сокровищем, сколько тяжкой обузой. Он молча сунул ее в один из многочисленных карманов, пришитых к подкладке тюленьей парки.