Крепость королей. Расплата

Точно заговоренный, болт устремился навстречу солнцу. Он попал соколу точно в грудь. Птица захлопала крыльями, словно не желая принимать смерть, и взвилась ввысь. Потом камнем рухнула вниз и скрылась среди колосьев.

— Попался, дружок, — произнес граф и улыбнулся.

Только теперь Фридрих перевел дух. Напевая себе под нос, он снял тетиву и положил вместе с остальными болтами и натяжным крюком в промасленный кожаный футляр. С любовью провел по тисовому прикладу, украшенному слоновой костью, и только потом отложил оружие. Он всегда любил стрелять из арбалета — взвизг тетивы, бесшумный полет и смертельную точность, с которой болт попадал в свою жертву. Арбалет нравился ему куда больше этих шумных, вонючих аркебуз, которые теперь всюду решали исход сражения. Всякий безмозглый крестьянин мог поджечь запал и направить оружие на противника. А вот с арбалетом требовалась сила, чтобы натянуть тетиву, зоркий глаз и, самое главное, выучка.

Теперь Фридрих упражнялся почти каждый день.

Сердце забилось чаще при мысли о том, как он год назад, точно оленя, подстрелил этого любопытного казначея. Потом его еще долго переполняло чувство незыблемой власти. При этом убийство не было простой прихотью — скорее необходимостью, ибо секретарь мог совершенно некстати проболтаться. Смерть же пьяного наместника не принесла Фридриху удовлетворения. Яд действовал медленно, и не хватало того приятного чувства, когда смотришь жертве в глаза.

Арбалет подходил для этого куда лучше.

— Так я и знал, что ты снова торчишь здесь и ворон считаешь… Бестолочь!

Фридрих развернулся на голос отца. Старик сопел и опирался на трость, поднимаясь по лестнице. Один лишь его вид вызывал у юного графа спазмы в животе. Он невольно задумался, сколько же отцовских оскорблений пришлось ему вытерпеть с детства.

— Я думаю, — ответил Фридрих холодным голосом. — Тебе бы тоже изредка не помешало.

— Ха, думал он!.. Ты которую неделю уже только и делаешь, что думаешь! Ладно бы еще на охоте пропадал, как бестолочи твоего возраста. Так нет же, юный владыка строит воздушные замки, между тем как в его собственной крепости хозяйничает горстка крестьян…

Фридрих закатил глаза.

— Твою крепость в Пфальце тоже сожгли, отец, не забывай. Нойшарфенек ты сохранил лишь потому, что крестьяне к этому времени сдались.

— Потому что они боятся меня, вот почему! В любом случае, я бы давно на твоем месте прихватил несколько человек и вернул свое по праву.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так просто, — выдавил Фридрих сквозь зубы.

Руки помимо воли снова потянулись к арбалету, лежащему на краю стены. Пальцы легли на спуск.

Всего один болт. Один щелчок…

— Эти ублюдки заперлись в Трифельсе. А его, как ты знаешь, взять куда сложнее, чем соседние крепости, — продолжил наконец Фридрих. — Или хочешь, чтобы я позорился у всех на глазах, стоя под стенами собственной крепости и укрываясь от крестьян? — Он одарил отца яростным взглядом. — К тому же у меня просто нет денег, чтобы нанять ландскнехтов. От тебя-то, скряги, уже ничего не дождешься!

Старый граф нахмурился.

— Следи за словами, Фридрих! Я пока еще твой отец, — он взмахнул тростью. — Как бы то ни было, я не стану транжирить деньги ради этой рухляди! Я в твои годы имел в собственности уже три крепости, и не какие-нибудь развалины вроде Трифельса, который давно пережил свое время… Все равно не понимал, что ты нашел такого в этих руинах. Сокровища норманнов, ха! Говорю же, воздушные замки…

Пока отец разглагольствовал себе дальше, Фридрих уставился на поля. Как же ему надоело все это! Больше всего ему хотелось сбросить старика со стены и положить конец его брюзжанию. Почти два месяца прошло после его поспешного бегства из Шарфенберга. Несколько долгих недель в родовой крепости отца, проведенных за изучением старинных документов, стрельбой из арбалета и бесплодными размышлениями. Тогда, в Шарфенберге, Фридрих спасся, спрыгнув в выгребную яму за крепостными стенами. Бегство было до того унизительным, что даже воспоминание об этом едва не лишало рассудка. Мысли вращались по замкнутому кругу. Все, о чем он так страстно мечтал, сокровища норманнов, которые сделали бы его независимым от отца, самостоятельная жизнь гордого правителя, — все пошло прахом. Обуздать ненависть удавалось, лишь отстреливая время от времени зайцев и хищных птиц. Это приносило хотя бы временное облегчение. Но Фридрих сознавал, что с каждым кроликом, дроздом или соколом в мыслях ему представлялась лишь одна цель.

Агнес…

Из-за нее он опозорился, и только с ней мог положить этому конец. Агнес бросила его вместе с этим щуплым менестрелем, унизила его, а потом, судя по всему, рассказала крестьянам о потайном туннеле… При этом у них было столько общего! Она была первой женщиной, к которой Фридрих испытывал что-то вроде симпатии. Он понимал, что успокоится, только когда она окажется у него в руках. И ночами напролет представлял, что с ней сделает.

Где же ты, Агнес? Где?