Крепость королей. Расплата

— Ха! От грязи еще никто не умер, — матушка Барбара недоверчиво покачала головой. — А настойка сделана, чтобы пить. Если мы ею раны чистить начнем, я так скоро не при делах останусь.

— Барбара дело говорит, — послышался пьяный голос подошедшего сзади Барнабаса.

Барышник продал голодным ландскнехтам кишащую личинками конину и теперь решил отметить это дело кружкой кислого вина.

— Выпивку мы продаем ландскнехтам, — продолжал он чуть заплетающимся языком. — Если тебе хочется переводить ее на лекарство, то сначала купи у меня, — тут он осклабился. — А раз уж ты не в состоянии, то рассчитаемся иным способом.

— Оставь девчонку в покое! — вскинулась матушка Барбара. — Мужлану вроде тебя от нее все равно мало проку. Подыщи лучше грудастую толстуху в лагере. С ними-то и у пьяного вдрызг торчком вскочит.

— Да что ты смыслишь в благородных дамах, карга старая!

— Уж побольше вонючего пьяницы… Проваливай!

Барнабас собрался было с ответом, но потом ворчливо отвернулся и ушел за новой кружкой вина. Агнес облегченно вздохнула.

— Спасибо, Барбара, — прошептала она.

Маркитантка угрюмо покачала головой.

— Только не подлизывайся, ничего не выйдет. Я лишь хочу спокойствия в обозе, вот и всё.

Она проковыляла к костру, и Агнес снова занялась мальчишкой. Родина его была разграблена и выжжена. Подобно громадному, все пожирающему червю, армия ползла по швабским землям. Следующей на пути была Франкония. Крестьяне уже захватили там несколько городов и теперь осадили Вюрцбург, где находилась резиденция епископа. Предстояло крупное сражение.

Глядя в бледное лицо спящего мальчика, Агнес вдруг представила, что перед нею маленький, в то время еще худенький Матис. Ей вспомнилось их общее детство, когда войны и нужда существовали для нее разве что в рыцарских романах. Как это часто случалось в последнее время, Агнес мысленно вернулась в Трифельс, к Иоганну и Констанции. И к странному кольцу, которое по-прежнему висело на шее у Барнабаса, такое близкое и при этом недосягаемое.

Эту ночь она снова провела с Барнабасом в обтянутой парусиной повозке, среди бочек с вином, утвари, ржавого оружия и всевозможного хлама. Остро пахло свертками старой кожи, которую барышник только сегодня стащил из сгоревшей кожевни.

Запах напоминал Агнес об Анвайлере.

Маленькая Сатана злобно взирала на нее с сундука. Рядом громко храпел Барнабас. Пьяный, он по крайней мере сразу уснул и оказался не в состоянии на нее наброситься. Лишь спустя пару часов Агнес начала медленно проваливаться в сон. Храп Барнабаса неожиданно обратился в скрип старого дуба, и повозка, казалось, уносила ее прочь.

«Повозка… — подумала Агнес, прежде чем глаза наконец закрылись. — Кожа…»

В эту ночь ей впервые после Трифельса снились не размытые образы. Она видела, слышала и чувствовала все так явственно, точно наяву. Но в этот раз ей приснилась не крепость. Вокруг нее темнел густой лес, и, как теперь, в обозе, Агнес находилась в повозке…

…Повозка трясется, скрипит, стонет. Агнес лежит среди свертков выделанной кожи. Ей знаком этот запах, в котором плесень и кислота мешаются с ароматами леса, — он был ее частым спутником.

Агнес чувствует себя в безопасности. Она напевает окситанскую колыбельную, которой выучилась у мамы, и прижимает к себе резную куклу. Потом зарывается в кожи и закрывает глаза. Повозка катит дальше. С облучка доносятся знакомые голоса, убаюкивают. Кто-то гладит ее по волосам и продолжает песню. Голоса, как мягкие волны, уносят вдаль.

Coindeta sui, si cum n’ai greu cossire, quar pauca son, juvenete e tosa …