Крепость Дракона

— Мне? Обузой? — Август поднес к губам руку королевы и поцеловал ее. — Частица вашей крови течет в жилах моей жены и моих наследников. Как же вы можете быть мне обузой? А вы, ваше королевское величество, знаете, как хорошо послужила ваша внучка и мне, и моему народу. Долг, о котором вы говорите, давным-давно оплачен. Теперь же оплачивать надо другой долг.

Король Стефин что-то прошамкал. Глаза Татьяны превратились в ледяные щелки.

— Другой долг?

— Когда мы оставили Окраннел, нашей целью было его освобождение. А произошло это четверть века назад. Мы должны освободить вашу землю, и мы это сделаем.

Татьяна улыбнулась, отчего дернулась вся нижняя половина ее лица.

— Вы дали нам средство. Алексия прекрасно подготовлена.

— Верно. Согласен. Во главе армии она освободит Окраннел. На время.

Алекс, начавшая было кивать, замерла, услышав последние два слова. Король заговорил очень серьезно:

— Я ни в коем случае не умаляю твои заслуги, тем более что они поистине впечатляют, но все мы знаем: если ты отберешь у Кайтрин Окраннел, тебе будет не до возведения фортификаций. И при новом вторжении тебе не удержать эту землю. Вот так-то, генерал.

Она кивнула:

— Я не могу не восхищаться вашим умением оценивать будущее, ваше величество.

Август обратился к Татьяне:

— Понимаю, я здесь не в своем праве, я породнился с вами через жену. Кое-кто из вас смотрит на меня как на брата или сына, но большинство видит во мне лишь землевладельца, который до поры до времени не требует с вас ренты. Вы со страхом ожидаете момента, когда вам предъявят счет, и знаете, что время это не за горами. До вас дошли слухи о набегах Кайтрин в Альциду и о том, что флот ее направляется в Вильван. Да, я действительно выставлю вам требование. Так вот, не думайте; что Алексия, каким бы блестящим полководцем она ни была, сможет в одиночку спасти ваше отечество.

Праздник Урожая состоится через несколько недель, а войска постоянно прибывают, — Август заговорил громче, чтобы все в зале его услышали. — Вместе с Окраннелом, как с братским народом, мы, объединившись, выставим Кайтрин из наших земель, очистим их от врага. В борьбе этой Алексия будет ключевой фигурой. Но прошу вас, торопясь навстречу свободе, не тратьте понапрасну силы человека, лучше всего готового завоевать ее для всех нас.

Старуха дождалась, пока отзвучит эхо, повторившее последнее его слово, и важно кивнула головой.

— Его величество говорит, что Окраннел готов воткнуть острый клинок в кишки Кайтрин. Мы требуем, чтобы к нашему желанию отнеслись с должным вниманием. Да позволено мне будет заметить: роль Окраннела в войне с Авроланом будет очевидной, неоспоримой и победоносной.

Август улыбнулся:

— Как и должно быть.

Татьяна кивнула:

— Я и предвидела.

Судя по приглушенному шуму голосов в зале, слова Татьяны взволновали присутствующих. Алексию же взволновали не сами слова, но то, как произнесла их двоюродная бабушка. Еще ее встревожил взгляд деда: в этом остановившемся на ней взгляде Алекс увидела страх, больше того — ужас. И боялся он вовсе не смерти. Он знал, что умрет, как только родина его будет освобождена. Король Стефин боялся, что жить ему придется вечно.

ГЛАВА 25

Ни закрытые ставни, ни плотно задернутые шторы не в силах были убрать солнца из арканориума. Сидя в кромешной темноте, Керриган знал: видимый свет дотянуться до него не мог, тем не менее он ощущал нестерпимый жар солнца. Свет — это что человек видит, а зной — дыхание солнца.

Юноша не мог дождаться, когда же ненавистное солнце спрячет свое лицо, как скрылись теперь от него лица людей, бывших свидетелями его страшного унижения. Воркэльф видел, что Керриган делает, и специально швырнул в него мешком. Пятьдесят фунтов легко и свободно поплыли по воздуху, но никто даже не крикнул, не свистнул, не прошипел, не сделал ничего, чтобы предостеречь Керригана. Если бы в последний момент он не открыл глаза, то даже и не понял бы, что с ним случилось.

Ярость клокотала в юноше со страшной силой, пушок поднялся дыбом на тыльной стороне ладоней. Энергия щипала кончики пальцев, искря, вылетала наружу. Воспоминания о пережитом унижении накатывали волнами и сокрушали его. Они угнетали душу, и она болела у юного мага не меньше, чем ушибленные ребра и голова. Ему хотелось сжаться в клубок и притиснуть колени к груди, но боль мешала это сделать.

Он мог бы подключить магию, как утром с царапиной, но не стал. Керриган объяснил это себе тем, что лечебный сеанс магии должен проходить под контролем, но в глубине души понимал: причина в другом. Что означало бы получение разрешения на этот сеанс? То, что страдает он, несправедливо. Однако Керриган знал, что виноват он сам, кругом виноват, а теперешние его страдания — наказание за вину и ошибку.