Крепость демона 1 (СИ)

Стихи висели в воздухе, как будто один раз произнесённые оставались кружиться под потолком навечно, вместе с планетами и звёздами, я вспоминала их отрывками в пару строк, вспоминала реакцию Алана, его улыбки, выражения глаз. Это накладывалось на голоса актёров, которые повторялись внутри меня эхом – я игнорировала торги, слушая стихи как искусство, тем более, что суммы звучали такие, что мне не хотелось о них думать, чтобы случайно не сопоставить с собственной цифрой на счету и суммой долга.

«Я просто оставлю сердце здесь,

Пускай остаётся какое есть.»

Человеческий стих, так писали только люди, только им могло прийти в голову говорить в стихах разговорными оборотами, для эльфов это было дурным тоном и почти святотатством.

«Идите ко дну, корабли из тумана –

Я сегодня умею летать.»

Это больше походило на эльфов, но лично мне нравилось меньше. В людях был редкостно сладкий нервный надрыв, он нравился мне всё больше с каждой секундой.

«Вдруг лопнула одна

            кевларовая нить

В твоей непробиваемой душе.

И тонкая струна

            всё в силах изменить...»

Вплетать в стихи о любви инновационные технологии и материалы любили гномы, и Кори любил.

«Это лето

Смешало карты

И наплевало на запреты.

Это лето,

Где не одна ты...»

Я не могла с уверенностью сказать, одна ли я. Для меня выглядел очень странным тот тип отношений, при котором происходит всё то, что обычно происходит после обручения, но совершенно без обручения и даже без планов на обручение, меня такому не учили и к такому не готовили, я иногда чувствовала себя прогульщицей и двоечницей, когда наблюдала сценки вроде той, которую видела у парадной седьмого корпуса – оборотень ловит свою даму в прыжке, она визжит от счастья. Я бы этого, пожалуй, чисто физически не смогла.

«Мне для тебя во всей Вселенной

Не отыскать для песен слов,

Я распишу тобою небо...»

Вот это эльфы, заранее признающие себя ничтожными перед величием природы мира. Их любовь, к миру и к женщине, выражалась скорее в молчаливом благоговении, чем в прыжках и визгах.

«Вот уж чего мне не занимать, так это молчаливого благоговения.»

Алан опять поднял номерок, называя сумму, которой хватило бы на три с половиной моих вторых семестра, голубоглазая актриса улыбалась ему так, как будто он купил её, а не прочитанный ею стих.

«Молиться, чтобы постучал,

и не впустить...»

Тоже люди, они любили драму, любили щекотать себе нервы, намеренно раскачивая лодку отношений, пока она не зачерпнёт воды через край, и отношения не забалансируют на грани, чтобы выбраться можно было только титаническими усилиями с двух сторон.

«Я буду пить со своей тенью,

Каждый раз, как в последний и в первый,

Мне больше не с кем тебя вспоминать...»

Здесь я не могла угадать авторство, задумалась о полукровках, вспомнила слова Алана о навешивании ярлыков.

«Допустим, чтобы писать смело и остро, не обязательно быть человеком. Эльфы тоже могут. Теоретически.»

«А давай мы с тобой будем?

Просто близкие, просто люди.»

Люди всё-таки умели делать искусство, умели сдувать лишнюю шелуху и извлекать сверкающие угли, которые делали больно, и за это их любили все, и ценили все, и иногда сбивались и называли себя людьми, тоже все. Иногда даже я.

«Хочу отдать тебе всё, что есть, и

            Не жалеть ни о чём.

Обойти весь мир, только вместе...»

«"...вдвоём". Откуда я знаю этот стих?»

Его тоже купил Алан, сорвав финальные аплодисменты, громкий туш и дождь из мелких сверкающих кусочков бумаги, которые летели с потолка, быстро кружась и медленно опускаясь нам на плечи, на волосы, в бокалы.

Аукционист объявил, что все лоты проданы, назвал сумму, вырученную для благих целей, ещё раз всех поблагодарил и поздравил, напомнив счастливым владельцам о том, что свои лоты можно забрать на первом этаже. Потом на сцену опять поднялась важная полугномка, всех поблагодарила и пригласила на фуршет с танцами в большой зал на втором этаже, к нам подошла хостес и предложила пройти за ней.