Крепость

«Бойся литературного мира. Ничего мерзопакостнее, подлее и безжалостнее на свете нет, разве что политика, — сказал ему тогда отец. — Предадут, утопят, доведут до смерти, чтобы удовлетворить свое уязвленное самолюбие». Но Петя и не собирался в этот мир, там и в самом деле все казалось зыбким и непрочным, замешанным на отношениях, на выгодных знакомствах. Насмотрелся он, как эти литераторы кружили возле тетки наподобие стервятников. Куда спокойнее под защитой точных знаний и естественнонаучных фактов! Его робкая душа мечтала о безопасности. И наедине с собой Петя себе в этом признавался, хотя и было ему самого себя стьщно. Он знал, что главное свойство его характера, его психеи, если хотите, — это страх. Он всего опасался: ходить в походы с ребятами, того страшнее — на байдарках, не решался кадриться с девушками, даже заговорить с ними было невмочь, но всего больше — гулять одному по городу вечером, по парку тоже, даже по собственному двору вечером шагал быстро, чтобы скорее достичь спасительного своего подъезда. Боялся переспать с Лизой: не знал, как. Но боялся и оставить ее, упустить из рук. Он боялся получить двойку по любому предмету, чтоб не потерять ритм отличной успеваемости, боялся устных замечаний учителей, тем более занесенных в дневник, но боялся и показаться чересчур законопослушным среди своих драчливых сверстников. Да и Лизе бы это не понравилось. А он все же любил Лизу или во всяком случае уверил себя, что любит, потому что не был к ней равнодушен, как к другим девицам. Но это и пугало его: он не умел противостоять ее разнообразным прихотям, а от любимого предмета — он это знал по собственному опыту — только и жди неприятностей, если не беды.

Лет двенадцати или тринадцати он увлекся марками и, стал филателистом. И эта любовь привела его к весьма малоприятному эпизоду в его жизни, эпизоду, напугавшему его.

Марки он начал собирать благодаря своей аргентинской тетке. От нее часто приходили письма, а на них всегда было наклеено не меньше четырех или пяти гашеных марок. Аргентинские марки считались ценными, хорошим обменным фондом. И потихоньку он втянулся. Мама купила ему два альбома и два кляссера. Кляссеры служили для обменных марок, а альбомы — один для советских, другой для иностранных. Больше всего ребята почему-то охотились за колониями, Петя тоже принялся их добывать. Но выменять их было трудно. Мама поощряла его филателистическое увлечение, считая его спокойным и отчасти интеллектуальным, развивающим кругозор занятием. Поэтому она не очень протестовала, когда Петя запросился на марочный черный рынок, по слухам находившийся тогда на Кузнецком. Петя подкопил для той поездки путем мелких обманов и самоограничений одиннадцать рублей, мама обещала добавить еще шесть рублей. Но поход на время отложился: он попал в больницу для удаления гланд, из-за которых он часто болел ангиной, а мама еще боялась и дифтерита, от которого умер его старший брат Яша. После удаления гланд он похудел временно на семь килограммов и чувствовал себя ловким, легким и стремительным. И на Кузнецкий поехал, хотя и не один, а с мамой, ощущая себя удачливым кондотьером, карманы которого набиты деньгами: семнадцать рублей! Было нежаркое лето, конец июля. Петя так запомнил: он был одет в пиджак поверх рубашки-ковбойки, значит, было прохладно. Во внутреннем кармане пиджака лежала пачка денежных бумажек, в боковом — расческа, которую он тогда завел впервые: она, как он полагал, придавала ему взрослость. Выше к Лубянке, напротив зоомагазина, находился марочный толчок. Там толпились взрослые, но больше было подростков, примерно его лет. Пете стало неловко, что он как маленький — а ему уже двенадцать и чувствует себя кондотьером — ходит вместе с мамой, и он попросил ее уйти в какой-то магазин, а сам принялся приглядываться и прицениваться к маркам в чужих кляссерах, воровато доставаемых из-под пиджаков: временами появлялись два милиционера, тогда кляссеры прятались, выражение лиц делалось незаинтересованным и незнакомым, некоторые даже ненадолго скрывались в соседние магазины или в подъезд жилого дома рядом с толчком. Почему-то торговать марками с рук было делом полузапрещенным, хотя и не таким опасным, как торговля вещами.

…Сквозь незапертую дверь балкона Петя услышал веселый детский крик:

Дома кашу не варить, А по городу ходить!

Дети, иногда еще появлявшиеся в этом умиравшем доме, играли в прятки. Водящий, видимо, боялся отойти далеко от заветного места, а прятавшиеся пытались его устыдить и отманить подальше, чтобы первыми добежать до стены, коснуться ее и воскликнуть: палочка-выручалочка! Только надо было быть внимательным и осторожным и бежать выручаться, когда уверен, что добежишь первым.