Крепость

Шутка насчет «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева» была в редакции дежурной, на нее полагалось ответить ухмылкой, но плохо было у Ильи на душе…

— Ты что это на себя сегодня не похож, — спросил Саша Паладин, внимательно в него вглядываясь.

Илья не хотел отвечать, слова не выговаривались, на Сашу он и смотреть не мог, поэтому сделал вид, что оглядывается, нет ли в кафе милиции.

— Давай разливай, — сказал Паладин. — Я слежу. Да до конца уж лей. Чего тут оставлять!

Илья быстро разлил водку по стаканам и шепнул проходившей мимо официантке, протягивая незаметно пустую бутылку:

— Хозяйка, посуду прими.

Она, не глядя, взяла из его рук бутылку и сунула под грязно-белый фартук, продолжая идти вдоль столиков. В кафе постоянно все пили, и пустые бутылки были неиссякающим источником дохода для местной обслуги. Пьющие оставляли под столом посуду, не сдавая ее в магазин, а за это их в кафе любили и привечали: «Вы сегодня поосторожнее, сегодня Славка-постовой дежурит».

— Ну, хлопнули и побежали!..

Они чокнулись и, проглотив по пол стакана дешевой «андроповки», заели остатками капустного салата с корочкой хлеба.

— Мужики, вы в редакцию? — вдруг спросил Илья. Он и сам туда собирался, но внезапно ему так не захотелось, что сил нет. К тому же он понял, куда ему хочется поехать и где он наверняка застанет, кого ему хочется застать.

— А ты? — осведомился Вася Скоков.

— Я — нет. Если начальство хватится, то я, естественно, где-то в редакции. Ну, или только что вышел, с автором там поговорить или что… Доступно?

— А если позвонит твоя жена Элка? Что ей сказать? — ласково-понимающим голосом спросил Саша Паладин.

— Это уж смотря по тому, к кому ты лучше относишься, — произнес Илья, глядя в сторону.

— Не понял, — побледнев, удивился Паладин.

— Странно, — по-прежнему не глядя на него, ответил Илья напряженно.

Кончай ссориться, ребята, — бросился их разнимать Вася Скоков.

Илья принужденно улыбнулся и повернулся к Бобу Лундину, теребившему его за плечо.

— С тебя, моя радость, бутылка за сокрытие места твоего непребывания, — Боб, длинный, в длинном замшевом пиджаке, стоял во весь рост, пошатываясь и подняв кверху указательный палец. — Опять к киске поехал?

Вместо ответа Илья полтвсржлаюшс ухмыльнулся, чтобы не разочаровывать его. На улице дул ветер. Тимашев свернул в метро, а приятели, поддерживая заваливающегося в разные стороны Ханыркина пошли наискосок через шоссе. Издали казалось, что их уносит ветром.

Из метро, преодолевая голосом грохот проносящихся поездов и отдыхая ухом в минуты промежутка между поездами, Илья позвонил Лине и напросился приехать. Он избегал ее уже несколько дней, не звонил и догадывался (а по тону ее уверился в справедливости догадки), что она обижена и решила в очередной раз расстаться с ним: так уже бывало в предыдущие моменты его длительных отлучек. Она всегда ждала его, хотя, говоря ей, что любит ее, он твердил, что все равно никогда не женится на ней, что у него есть обязательства перед семьей. Еще два дня назад он и в самом деле был уверен, что никогда не уйдет от жены и сына, несмотря на взаимную усталость и раздражение, несмотря на то, что чувствовал себя с Линой естественным и свободным, но все равно не хотел, не хотел уходить из дома, бросать родных, с которыми сросся, болью которых болел, неурядицы которых были его неурядицами, заботясь о которых, даже на свидания, не стесняясь, ходил с хозяйственной сумкой набитой продуктами для дома… А вот теперь он бежал к Лине за спасением, не сказав ей, разумеется, об этом ни полслова.

* * *

Он познакомился с Линой уже больше двух лет назад на сорокалетии Владлена. Сначала была пьянка в редакции, сильно завелись, Владлен щедрой рукой кидал деньги и водки выставил изрядно. Потом двое или трое наиболее трезвых и транспортабельных вместе с Владленом схватили такси и поехали к нему домой, где должен был состояться основной — домашний — праздник. Стол был уже накрыт, горели лампы, но от выпитой водки Илье казалось, что в комнате полумрак, а фигуры и лица людей виделись как в немом кино: они двигались, шевелили руками и ртами, но звуков он вначале не слышал. Потом на него обрушился водопад голосов. Молчала только она, с любопытством на него посматривая. Тимашев догадывался почему: шла за ним слава сердцееда и Дон Жуана. Помимо шести или семи малознакомых ему пар, за столом сидели еще Ирина, жена Владлена, и она, то есть Лина, которую он тогда впервые увидел. «Глянь, какая у меня племянница, — сказал Владлен, представляя их. — Только прошу: веди себя прилично». Лина приехала помочь Ирине, разумеется, осталась на вечер и сидела за своим полупустым прибором, раздувая ноздри уздечкой и иронически поглядывая на быстро пьяневших гостей. Роза Моисеевна была в те дни в больнице — на профилактическом осмотре и лечении, которые предоставляла «Кремлевка» своим подопечным.