Крепость

Всем телом, каждой клеточкой его чувствую толчки вагона на рельсах. Укачивающая качка вызывает у меня легкую эрекцию. Когда у меня ЭТО впервые было с Симоной, ЭТО было в подобном поезде. Точно на этом вот перегоне. Где-то между Савеней и Парижем у нас ЭТО и произошло после небольшой шутливой потасовки с криками и стонами.

Проклятье! Мы, наверное, тогда просто спятили. Находится с француженкой в курьерском купе — одно это уже было достаточно для военно-полевого суда.

Какое же это счастье, что можно вытянуться во всю длину тела! Я уже и в самом деле просто не в состоянии более находиться на ногах.

Ну, кто бы мог подумать, что я таким вот образом покину Ла Бауле? Хотя все, в целом, было немного слишком для сына моей матери: сначала эта бурная, едва обузданная радость, а затем ничего кроме разочарования и наконец, лишь чистый испуг перед неизвестностью в Берлине.

Во мне поднимается волна сострадания к себе и она хочет затопить меня с головой. Настроение такое, что выть хочется. Написала ли мне хоть что-нибудь Симона? Во мне медленно поднимается новая волна: волна возмущения. Неужели тот праздничный бал в Кер Биби был частью новой жизни? Было ли это то, что Симона уже давно изображала: большая дама полусвета? Был ли я лишь промежуточной станцией на ее пути? В голове все кувырком.

Призраками носятся в мозгу Симона и ее вечерние гости, Старик в лазарете…. А что вообще там было, в этом лазарете отеля Эрмитаж? Роскошный желтый букет — а почему Симона сама не принесла его Старику? О, Господи! Ну почему я и Старик не поговорили еще хотя бы пару минут? Я почувствовал себя как на углях, но верчусь не только из-за этого. Все же стоит признать, что чертовски приятно впервые за долгое время ехать домой, в Рейх.

А из головы никак не хочет уходить воспоминание о том, как Симона не задолго до моего отъезда показала мне игрушечную подлодку: Симона утверждала, что маленькая подлодка была в большом конверте, туго привязанном к камню, брошенному однажды вечером, когда уже стемнело, в ее открытое окно. Она как зашла в свою комнату, так вдруг и увидела этот камень лежащий посреди ковра накрывавшего пол, с привязанным к нему конвертом.

Нет, раньше она его не видела: потому что была внизу, на кухне. Но потом, когда она зажгла свет…. Ах, да: пуля просвистела в тот же миг — интересно, мне или тебе она предназначалась? Кому предназначалась та пуля, так и осталась эта тема открытой. Симона считала, что едва ли ее что-то связывает с маки. Ее подружки уже давно получали от маки подобные черные подлодки. И до сих пор Симона была единственной, кто не получал такого знака.

Внезапно ясно вижу перед глазами то, что во время моего пребывания в подвале дома в Кер Биби увидел лишь мельком, да не обратил пристального внимания: консервная банка с черной краской, малярные кисти в ней, и три куска угля, словно уголь, нарезанный для печи, а на полу наструганные лучины. И тут меня словно молния пронзила: одна из лучинок была так сработана, что при желании можно было угадать форму подлодки. Полуфабрикат? Или обман зрения? Наваждение чистой воды! Может случайность? Может быть …, а если нет? Что же со мной произошло? Может, я просто не увидел того, что было тогда в подвале, прямо перед глазами? Почему, ради всего святого, почему я не открыл этого тогда, когда имел для этого и время и силы? Боже ж ты мой! Мне остается теперь лишь удивляться — картинка не получается, совсем нет возможности правильно сложить все части.

Нужно радоваться, что удалось выскочить, сделав такой финт. Финт? Радоваться? Шуточки. Но что же станет со мной дальше? Я просто обессилел от всех этих мыслей. Кто знает, цела ли моя каморка в Фельдафинге? А мое ателье в мюнхенской академии? Жив ли мой брат? Куда уехала наша мама? …

Машинист гонит поезд чертовски быстро. Весь вагон гремит и грохочет. Но все это благотворно действует на мои воспаленные нервы. Время от времени раздается пронзительный гудок паровоза, и он перекрывает грохот вагона. Ночь в поезде — это как раз то, что надо человеку в моем состоянии. Прочь все мысли, надо постараться уснуть, хотя вряд ли удастся в таком грохоте.

Вздрагиваю. Вагон раскачивается на стрелках, весь поезд извивается, как огромная змея. Поездка продлится дольше, чем я рассчитывал. Следует толчок, вагон дрожит и дергается. Вдруг наступает тишина. Очень слабо, где-то вдали, раздается пыхтенье паровоза. Словно эхо еще одно, более слабое пыхтенье. Доносится приглушенный вздох, словно отпустили тормозные колодки: вагон будто отпускает. Привстаю и делаю глубокий выдох.

На платформе лежит пара световых пятен. По соседнему пути медленно продвигается поезд без окон. Когда он проходит, вижу на третьем пути товарный поезд — сплошь одни платформы со стоящими на них бесформенными глыбами. Вероятно грузовые платформы — сплошь под брезентом. Без света не могу разглядеть большего.

Пыхтенье — глухое и дребезжащее. Затем шипенье выпускающего пар паровоза, движение — все быстрее и быстрее переходит уже в галоп и вдруг отлетает, как отрубили.