Читаем Крепость полностью

Далее на запад — на Пойнт-ду-Хок стояла мощная артбатарея, отлично укрепленная, но не участвовавшая в бою. Вероятно в первые же минуты уничтоженная бомбами или огнем корабельных орудий. Вам наверное известно какого калибра орудия стоят на линкорах?» — «40,6 см» — «Вполне годится для стрельбы прямой наводкой. А у эсминца 12,5?» — «12,7» — отвечаю и ощущаю прилив гордости за то, что тоже могу легко сыпать цифрами.

«12,7» — отвечаю и ощущаю прилив гордости за то, что тоже могу легко сыпать цифрами. «А еще эти их ракеты! У них, наверное, имеются настоящие ракетные корабли. Никогда раньше о таких не слышал. Эти господа горазды на выдумку. Здесь, у Вирвиля и Колевиля у нас были сильные позиции. Поэтому у противника здесь были серьезные потери. Много десантных кораблей валялось килем вверх, плавающие танки утонули. — 1-А скользит ладонью по местности западнее Канна, — Если они здесь прорвутся, тогда — спокойной ночи, малыши! Еще одних ловушек, второй линии обороны, у нас нет. Полуостров Котантен уже отрезан, падение Шербура — это лишь вопрос времени.»

Кажется, 1-А завершает свое изложение. Он садится на складной стул и закидывает ногу на ногу. Затем смотрит на наручные часы, и я выражаю ему свою благодарность: «Все ваше время занял сверх меры… Очень признателен… Попытаюсь все сделать наилучшим образом.»

В следующий момент 1-А интересуется, куда я теперь направляюсь. Не осмеливаясь сказать «В Брест!», отвечаю: «Дальше — в направлении Канна, господин майор!» — «Тогда дождитесь темноты. Вам предоставить место для отдыха?» — «Покорнейше благодарю, господин майор! Мы неплохо устроились в машине.» — «Как хотите. Здесь достаточно крестьянских домов.»

Еще раз «Покорнейше благодарю!», затем под козырек, рукопожатие и опять под козырек. «Осторожно, ступеньки!» — последнее, что слышу от него.

Едва отойдя от дома, протираю глаза: местность, усаженная деревьями, залита солнцем. Все дышит миром. На переднем плане стоят яблони, с темно-зелеными падающими тенями в пышно зеленеющих луговых дорожках, невысокий холм с проплешинами полей. Ни следа войны. Все словно спит. И тут, вдалеке, застучал пулемет. Этот одинокий стук звучит беззлобно.

Но вот слышно: гул с неба — на этот раз, слава Богу, довольно далеко.

Продолжать поездку сейчас было бы самоубийством. Потому присаживаюсь с мольбертом на заборчик, огораживающий выгон, и начинаю писать акварелью пейзаж. Яблоня дарит мне полутень. Не проходит и четверти часа, как над головой раздается рев и вой. Слышу молотящие воздух звуки выстрелов и вижу, как недалеко от меня на землю кружась, падают ветки с листьями.

Как внезапно налетел этот ужас с неба, также быстро он и исчез. Но все мое тело обмякло от поразившего меня смертельного ужаса. Позади меня, метрах в двадцати, кто-то кричит. Он дико жестикулирует и орет что-то во все горло. Наконец до меня доходит смысл его слов: «Вы совсем спятили!»

Это мне? Да! Какой-то обер-лейтенант, пехотинец, судя по форме, подбегает ко мне и кроет последними словами за то, что мои бумаги это отличный ориентир для вражеских пилотов. Нужно отставить эту чепуху. Проходит какое-то время, пока до меня доходит, что под словом «чепуха» подразумеваются мои рисунки.

Изображаю полную подавленность и смущение в качестве извинения. Меня так достают его крики, что, в конце концов, бросаю: «Нет больше средь людей любви…» — «Это вы чертовски верно подметили!» — язвит обер-лейтенант. К моему удивлению, он присаживается рядом и разглядывает мои свеженарисованные акварели. При этом держит их почти вертикально. «Хотите, верьте — хотите, нет — они охотятся за каждой тенью. Такого еще не было. Будьте предельно внимательны! И не ходите одной дорогой. Эти парни интересуются протоптанными дорожками. И от вашей реакции может зависеть ваша жизнь.

Поскольку слушаю его, открыв рот, обер-лейтенант продолжает: «Ночью мы оставили телегу с хворостом, а днем они налетели на нее, словно с цепи сорвались. Им прекрасно известно, что мы окопались здесь. Это совершенно новый вид войны — будто в кошки-мышки играем. Только мышке не позволяется высунуть ни нос, ни хвост».

Оставшись вновь один, и желая рисовать, ловлю себя неожиданно на мысли: Томми подумал, что кто-то сидит под яблоней и читает фронтовую газету. Вот уж задам ему перцу! Эти летчики просто черти: охотятся на одного человека и выжигают топливо, а как только баки опустеют, летят на Остров, заправляются и снова в бой — на бреющем полете, на полной скорости, над лугами и садами.

Жалко, что яблоки еще не созрели. Кажется, здесь растут хорошие сорта. За деревьями неплохо ухаживают — иначе, чем в Бретани, где никто не заботится о яблонях, т. к. жалкие дикие яблони там нужны крестьянам для выжимки: кислые яблоки дают хороший сидр.

Раздается оглушительный взрыв и в небе расплывается дымный хвост. Кажется, в воздухе столкнулись два штурмовика.

Перейти на страницу:

Все книги серии Das Boot

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне