Крепость

Так, изобразим солдатика: — Благодарю нижайше, господин капитан! — точно выдержанным тоном, а в завершение — руки по швам, легкий наклон головы. Сидя за столом Масленок, вальяжно протягивает свою клешню, и как просоленный морями морской волк, басом, которого нет, пытается произнести: «Попутного ветра! Хотя полагаю, мы скоро увидимся». И уже на пороге меня догоняют его слова: — В следующий раз опять привезите французский коньяк. Вам прекрасно удалась роль маркитанта! — В его словах сквозит легкое смущение. Вот уж не подумал бы, что ему это свойственно! Не глядя, киваю дважды головой — словно школьник, которому разъясняют необходимость чистить зубы после еды. Затем принимаю стойку «Смирно», ладонь к козырьку фуражки и легкий прищелк каблуков.

Но конца представления все еще не видно! Масленок мягко произносит: — По крайней мере, вы увидели, как МЫ здесь живем. Мысленно добавляю: — Потому и нужен нам хороший коньяк! Вслух же говорю: — Так точно, господин капитан! Это очевидно! И опять стойку, руку к козырьку, щелчок каблуков и наконец-то я в коридоре, где могу себе сказать: — Бегом в гостиницу и смыть с себя всю эту грязь и пот!

По дороге в гостиницу едва верю в то, как все прошло. Хочется прыгать от радости и коленопреклоненно благодарить судьбу. Одному Богу известно, что может произойти со мной в Париже. Хотел бы без всяких докладов Бисмарку тут же уехать из Парижа в Брест: это всего лишь ночь в поезде с вокзала Монпарнасс.

Если бы я мог дозвониться до Старика! Но я не осмелюсь сделать это ни под каким видом!

Мне надо быть внимательным, чтобы не сломать ноги в развалинах и мусоре. Весь тротуар усыпан кусками кирпичей, деревянных конструкций, щебня….

В номере, в вазе стоит букетик фиолетовой сирени. Он смягчает суровую обстановку. Болезненно-бледная фиолетовость цветков не напоминает фиолетовый цвет фиалок. Наверное, горничная принесла из какого-нибудь пустого номера.

Буквально валюсь на кровать и думаю о старике. Должно быть я вздремнул. Уже стемнело. Что это я с собой делаю? В последний вечер в Берлине заперся в номере и хандрю? Уж лучше прошвырнуться по улицам и запечатлеть их вид.

Но, прежде всего, смыть с себя всю эту грязь! Ванны в номере нет, лишь умывальник и конечно только холодная вода. Но это даже и хорошо: такая вода, надеюсь, придаст мне бодрости. Еще одна довольно непростая задача — привести в относительный порядок обувь: нет никаких щеток или тряпок. Расстелив лист газеты, осторожно снимаю туфли и оставшись в носках ставлю ноги на газету. Сняв брюки, складываю их, но они выглядят как нестиранная ветошь. Из брючин сыпется пыль. Повезло еще что я был в своей не совсем уставной шинели: хоть она не впитала в себя всю эту пыль и чад.

Наконец привожу себя более-менее в порядок и выхожу на улицу. Честно говоря, не имею представления куда идти: просто иду и дышу.

Вот мелькнул свет, словно там пивнушка. Подхожу, спрашивая себя: что меня там ждет?

Свет падает из полуоткрытой двери жилого дома. Значит, двигаемся дальше. Наверное, заблудился. Лучше бы храбро остался в номере, чем неуверенно плестись по темному городу. И в этот миг попадаю на своеобразную танцплощадку: Дворец Танца! Ясно видно мерцание металлических пластин, которыми покрыты стены, также видны люстры, мрамор и образцовые девушки. Вот это да! Но почему это они смотрят на меня как истуканы? Что-то здесь не так. Ах, да! Запрет на танцы. Значит, только «гляделки»! А в Дании, говорят, запрета на танцы нет. В Дании есть сливки, копченое мясо и сало — а здесь то, что есть.

На улице грязь, мусор, чад и вонь, а здесь неземные существа. Сижу и удивляюсь. У меня такое чувство, словно я наблюдаю все это со стороны.

В Париже почему-то совсем не думал о том, какие чувства и настроения ЗДЕСЬ царят. Только теперь понимаю тех офицеров и командиров, которые, возвращаясь из отпуска, старались не ехать через Париж. «В Берлине из-за грязи неба синего не видно!» А позже выходят на курс транспортов — но перед транспортами летят самолеты, по три-четыре штуки, и их бомбы находят своих жертв в глубине: и трупы плавают по воде и небо сливается с горизонтом.

Внезапно вижу лицо: круглое как вся девушка. Даже шляпка у нее на головке круглая. Какой-то парень подходит к ней и Кругляшка звонко хохочет: она уже занята!

Имеются ли здесь тоже похотливые «боевые подруги»? Однажды я пережил нечто подобное. Запомнилось на всю жизнь. Боцман Фишер как-то подхватил двух дам: «боевую подругу» и ее подружку. Кроме того, он до этого уже принял изрядно на грудь. Остановившись по-среди улицы, задрав вверх голову, он орал во всю глотку:

«Мы выпьем-ка рома
В одном ресторане
В другом же закусим мы коньяком…»,

а затем обратившись к дамам: «Если все наше дело стоит не дороже трех рейхсмарок, то не стоит и штаны снимать».