Крепость

Моя комната с ее отъездом становится какой-то пустой. Пробую еще одну попытку со «стариком» Деницем. В этот раз дело идет лучше, но недостаточно хорошо. Испытываю голод и иду на камбуз, чтобы найти, чего пожевать. И тут вижу, что Хельга позаботилась и об этом: мне надо всего лишь подогреть кастрюлю.

Ближе к вечеру возвращается Хельга, все в порядке. Она привезла с собой фартук — чтобы не испачкаться на кухне при готовке еды.

Новый день так красив, как ни один другой весенний денек в Фельдафинге: все блестит в лучах утреннего солнца. Слева направо по небу растянулась цепочка следующих друг за другом облаков. Старая ведьма сидит на своей скамейке, а у ног примостился Чазарли. Оба греются на солнышке.

Хельга отоварила мои продуктовые марки. Получила хлеб, масло и колбасу. Скоро приходится убирать масло в тень моего большого чайника, так сильно припекает солнце.

Появляется рассыльный с телеграммой. Едва увидев этого человека, вздрагиваю от испуга. И не без оснований: мне приказано «незамедлительно» прибыть в Берлин.

Смотрю на печать: почта здорово припозднилась с вручением срочной телеграммы. Я должен был выехать еще вчера. Теперь же нужно спешить.

— А что же будет с вашей работой? — спрашивает Хельга.

— Могу лишь оставить все как есть. Возможно я скоро вернусь, — говорю как можно мягче. При этом знаю: произошло нечто непредвиденное. Навряд ли Масленок захотел, чтобы я просто прокатился на поезде туда-сюда.

Пытаюсь убедить Хельгу остаться, но она хочет выехать в Мюнхен и остаться в нем.

— А что же с едой делать? — интересуется Хельга.

— Вино и еду возьмите с собой в Мюнхен. В Берлине у меня все будет. Все, что нужно.

Мой поезд отправляется точно по расписанию. Надеюсь, что в этот раз все пройдет без сучка и задоринки. Как я устал уже от этих ночных поездок, убеждаю себя и ищу возможность дневного переезда через Нюрнберг. Еще до полуночи мне необходимо прибыть в Берлин, если там не будет очередного авианалета.

Купе не очень полно, у окна, напротив меня, сидит молодая большеглазая женщина, которая, судя по всему, и заняла обе багажные сетки: в одной сумка, в другой — довольно объемный пакет, больше напоминающий тюк: упаковка — чистая мешковина. С любопытством перевожу взгляд с одной полки на другую, и когда поезд, наконец, трогается, мое любопытство уже удовлетворено: это вовсе не ее багаж, объясняет моя попутчица беззаботным тоном, она лишь сопровождает его до Берлина. Узнаю, что в тюке важная «специальная деталь» для генератора.

Красотка оказывается настоящей веселушкой. Готова болтать всю дорогу. Но в этот раз я хочу почитать.

ЧАСТЬ II

СНОВА БЕРЛИН

Невольно удивляюсь тому, что на Бендлерштрассе все еще стоит здание нашей конторы. Масленок сидит, наверное, за тем же столом. Вот удивится, когда я скажу, как далека от завершения моя картина с Деницем.

Перед дверью Масленка впервые задерживаюсь. Надо собраться и принять строгий военный вид.

— Прибыл по вашему приказанию, господин капитан! — слетает у меня с губ так скрипуче, как только могу. Масленок аж перекашивается от моего военного ритуала и парадного вступления. В ответ он достает спрятанную было эрзацсигару.

— Ну, как? — интересуется он.

— Замечательно, господин капитан! Из-под одного налета — в другой. При поездке туда — на-лет штурмовиков на поезд, перед Регенсбургом, и это несмотря на платформу с зенитками.

— С чего бы это? — удивляется Масленок. — Штурмовики в ТЕХ местах?

Вид у него такой, словно я кормлю его баснями. Приходится объяснять:

— Поезд стоял перед мостом через Дунай в ожидании разрешающего сигнала светофора, когда завыла сирена. Но машинист не подал состав назад — нет, поезд остался стоять, а паровоз все пускал и пускал пар из трубы. Ни один здравомыслящий человек этого не понял. Начальник поезда тоже — он был бессилен что-либо сделать. А потом на бреющем полете появился этот самолет и со всего имеющегося у него на борту оружия открыл стрельбу по людям…

— Ну, вам чертовски повезло!

Я предпочитаю умолчать о моем коричневом соседе по купе. Итак, слишком разболтался. Замолкаю в ожидании, когда Масленок, наконец, поинтересуется моей работой. Однако капитан слушает меня с видимым удовольствием. На его бесстрастном, словно отполированном лице застыла ухмылка.

Ладно. Продолжим:

— А по дороге сюда я уже крепко застрял в Нюрнберге.

— Не мне вам объяснять, как обстоят дела в Рейхе! — прерывает мои стенания Масленок. — Мы здесь точно так же на фронте, как и вы там.

Только тут до меня доходит, что могло понравиться Масленку в моем рассказе.

— Ну, а как было в Мюнхене?

Мюнхен!

У меня же есть о чем просить. Глубоко вздыхаю и голосом диктора произношу: «Два тяже-тяжелыхналета. Академии тоже досталось. Моему ателье конечно тоже — со всеми работами. Сгорело все!»