Крепость

И вот Симона здесь – она появляется внезапно, словно призрак во плоти. Нежный шепот ласкает мне ухо:

- Ne sois pas fache. Je te reconterai tout … c’etait necessaire … tout a fait necessaire .

Я не шевелюсь. Огромным напряжением всех своих нервов сдерживаю волну поднимающегося во мне бешенства.

- C’est pour nous, mon cheu! – доносится до меня шелестящий шепот. Говорит и в рифму к тому же. Сделать бы из ее слов шлягер. Вот эти слова станут припевом:

- pour nous, mon cheu!… pour nous, mon cheu!…

Симона ластится ко мне словно кошка, но я продолжаю лежать как бревно. Но когда она направляет мою руку в гущу завитков кучерявых волос промеж своих бедер, и я чувствую ее влажный жар, из меня резко вырывается:

- Tu es totalement folle! Пригласила сюда всю эту банду! Ты не знаешь, чем рискуешь! Ты это просто себе не представляешь! Сюда, где такая тишина!

- Ce calm est une illusion – rien que cela! Они жрать из моих рук! Look here – я делай так, и они жрать! – Симона протягивает мне свою левую руку ладошкой вверх. А затем вновь разводит канитель:

- Je tais ca por toi, grand idiot – для времени после война!

- Симона! Глупышка! Из этих твоих гостей никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь тебе, если ты попадешь в тяжелое положение. Никто! Ты просто не хочешь понять это! Я же предупреждал тебя тысячу раз! И несмотря ни на что, ты продолжаешь делать все так, как тебе заблагорассудится! Ты, черт возьми, заходишь слишком далеко!

- Calme-toi done, mon chou!

- Я не милый тебе! То, что ты делаешь – это очень опасно! Я же тебе все время твержу об этом. За тобой следят. И это не шутки! А у меня нет никакого желания обмывать тебя мертвую!

- Обмывать меня? Pourquoi?

- Ах, не своди меня с ума! Ну, пойми же ты: я не хочу вляпаться во все это! Ни на йоту! Надеюсь, хоть это ты-то понимаешь? Хотя, в конце концов, все это так по-французски легкомысленно! Но это не шутки – все это слишком опасно! Так же опасно, как попасть под бризантную гранату. Бризантная – это французское слово. Ты понимаешь слово «бризантная»?

Новая волна бешенства захлестывает меня и против моей воли задерживается во мне:

- Ты занимаешься всем, но всем – на грани допустимого. И при всем при том, ты мне твердо обещала, что будешь держаться в стороне. Я получил от тебя десяток писем, и там ты неоднократно писала, что хочешь все изменить. Никакой деятельности… и это все лишь слова, сентиментальная чепуха, ложь!… Ты знаешь насколько все это опасно? Сколько раз нужно вдалбливать тебе все это в голову?

- «Вдалбливать»? Qu’est-ce que ca vent dire? . – Руки Симоны нежно ковыряются в моих пуговицах. Н-да… Так ей не расстегнуть мой китель. Нужно как-то поддаться. Но что во мне сопротивляется? Раздеться? С этим клокочущим во мне гневом? Кроме того, я все еще грязен как свинья. Мой рот полуоткрыт. Внезапно сжимает горла. Только не расслабляться! К черту этот театр! Но тут все вновь поплыло перед глазами. Проклятье! Мне нужно сглотнуть, иначе задохнусь. Чувствую, как нежные руки Симоны ощупывают меня всего мягко и настойчиво. Перед глазами словно пелена висит. Чувствую, как каждой клеточкой своего усталого тела тянусь к горячему телу Симоны.

- Regarde, – шепчут ее жаркий губы, – ton grand filon, il est plus raisonable que toi. Он у тебя такой красивый и такой большой – восхитительно! Твой малыш au moins sait ce qu’il vent. Regarde-moi ce voyon…

Симона опускается надо мной присев на корточки, и хочу я того или нет, но я уже в ней. Она скачет на мне, а затем я бросаю ее под себя, двигаюсь на ней все быстрее и быстрее и скоро растворяюсь в ней взрывом удовольствия и блаженства. Симона лежит подо мной, широко раскинув ноги и трепетно, прерывисто дышит, вздымая белую с темными сосками грудь. Во мне вдруг проснулся мощный источник энергии: я вновь вонзаюсь в лоно Симоны так неистово, как только могу – отчаяние придает мне силы. Симона, задыхаясь от страсти, ерзает и визжит подо мной. Так-то девочка. Только больше не думать, не думать… а она уже кричит:

- Encore! Je t’en supplie – n’arrete pas…!

И тут из меня хлещет волна такой мощности, что меня просто швыряет на Симону, на ее белые груди. Когда я снова прихожу в себя, чувствую свое тело выжатым и опустошенным до последней капли. Лежу, распластавшись на спине, и вздымающееся море колышет и несет меня. В течение долгого времени не понимаю, сплю я или бодрствую. Что за неспокойная ночь: все время этот тревожащий шум авиамоторов – глубокий, звонкий, а затем еще звонче. Наконец пауза и вновь этот шум. Затем – далекие выстрелы. Стрельба в Ла Бауле? Что это значит? Были ли это действительно выстрелы? Внезапно раздается шум перед домом, и я тут же свечой сажусь на матрасе. Шум нарастает. Через полуоткрытые ставни в комнату пробивается дрожащий свет фонаря. Медленно поднимаюсь и распахиваю ставни: перед дверью стоит со слегка приглушенными фарами служебный автомобиль.

- Господин лейтенант! Объявлена тревога! – кричит мне наш писарь, высоко задрав голову. – Вам нужно немедленно прибыть в Сен-Назер.

- Ах, ты, мой расчудесный! Что там случилось?