Крепость

Туган-Шона отлично знал знамена своего войска, а потому читал строй как книгу, ему был понятен замысел Великого Хромца. Николай слушал и глядел, временами крутил головой, прогоняя жар: ночью рана на плече открылась и лихорадка вернулась снова. В какой-то момент он сдался и впал в забытье, Туган-Шона не заметил, когда это случилось: начавшееся сражение заворожило его, он привстал на колени и неотрывно смотрел вперед. Правый фланг самаркандцев начал битву. Пять тысяч всадников сорвались в яростную атаку, Туган-Шона знал их пронзительный клич: «Дар и гар!» – «Получай и умри!» Край левого крыла ордынцев пришел в движение, совершил обходной маневр, устремился навстречу конникам Мираншаха. Поднявшийся ветер донес до кургана завывания огромной трубы и грохот большого барабана у шатра великого эмира, но вряд ли эти звуки помогали воинам: конницы смешались, началась кровавая сеча. Новые и новые полки устремлялись на подмогу правому флангу, левый эмир предпочитал беречь, он всегда бросал его в схватку под конец сражения, но войско Тохтамыша не стремилось втягиваться в приготовленную ловушку. Солнце миновало свою высшую точку, но ни одна из сторон пока не получила перевеса – бой становился всё более жестоким, умирающие не бросали оружия, бились до последнего вздоха. Туган-Шона увидел, что левый фланг тимуридов атаковали свежие ордынские силы и, кажется, смешали планы Великого Хромца и начали теснить противника, разворачивая его строй, ломая задуманный ход сражения. И тогда великий эмир наконец бросил в прорыв нетронутые резервы, ударил прямо во фланг войск Тохтамыша. Удар был столь мощным и неожиданным, что ордынский фланг дрогнул, прогнулся, а затем побежал, увлекая за собой всё войско. Этот решительный натиск решил исход битвы. Тохтамыш бежал, оставив свое воинство, к вечеру Тимур одержал тяжело давшуюся победу.

Туган-Шона обнаружил, что его трясет сильнее, чем Николая в лихорадке. Гул битвы удалялся, но он никак не мог еще отойти от виденного: лава вооруженных всадников, как смертельная волна, идущая наперерез другой волне, расклинившая ее, разметавшая людей и лошадей, проломившаяся глубоко сквозь ряды обороны, крушившая, топчущая, неистовая и неостановимая, стояла перед глазами. Как круговые волны на воде от упавшего с высоты камня, во все стороны разбежалась ее сила. Черные точки ордынцев, разбегающихся кто куда, и достигающие их пики и окровавленные клинки, предающие бегущих лютой смерти, ненасытные, алчущие новой и новой крови, – он словно сам побывал там; застыл, как суслик у норки, на вершине кургана, и только тяжело дышал, потрясенный увиденным.

На кургане пролежали всю ночь. Николай метался в бреду, ему стало совсем плохо: похоже, внутри, в пораженном плече, разгорался смертельный огонь. Туган-Шона снял свой халат, укутал больного и лишь перед рассветом, в спасительном тумане, кое-как довел спотыкавшегося товарища к ручью, где отважился разжечь небольшой костер, зажарил на углях подстреленную заранее утку и втолкнул сквозь запекшиеся губы несколько кусочков мяса. Находиться здесь было опасно: победившие должны были утром отправить отряды дровосеков, собиравших дерево для костров. Туган-Шона не стал задерживаться, затоптал костер, засыпал его землей, привязал плохо соображавшего Николая к седлу и повел лошадей вверх по ручью, туда, откуда они и пришли.

Он ехал по Земле Теней, опустошенный, сраженный тем, что увидел. Думал о том, что должен был участвовать в этой битве, но судьба опять превратила его в бездомного странника. Три лошади, умирающий русский, который вряд ли увидит своего князя, пославшего его доглядывать за победоносным великим эмиром, и он, обездоленный и несчастный, – маленькие точки посреди гиблых и зловонных болот, затерявшиеся невесть где, обезумевшие и никому не нужные, обреченные на бесславную смерть. Но постепенно разум вернулся к нему, Туган-Шона осознал важность этой великой победы. Поражение Тохтамыша несло московскому князю долгую передышку, а значит, и свободу. Орда была разбита основательно, и кто еще сумеет собрать ее осколки и сумеет ли? Бедные земли русских Великого Хромца не интересовали, он давно рвался в золотоносную Индию, теперь, победив Тохтамыша, мог наконец начать приготовления, чтобы свершить свою великую мечту: стать властелином мира, затмить своими подвигами свершения великого Чингиз-хана.