Крепость

Как ни странно, на этой ноте история боя не закончилась. Для русских еще долгое время оставалось тайной, что «Асама» не затонула, несмотря на огромную подводную пробоину и обширные затопления. Взрывом крейсеру оторвало оба винта, разрушило валы, но переборки все же выдержали напор воды, и команда отказалась покинуть корабль. На помощь экипажу упорно держащейся на плаву «Асамы» были высажены аварийные партии с других кораблей, и общими усилиями им удалось справиться с пожарами и подкрепить опасно выгибающиеся переборки, а также осушить погреб кормовой башни, что позволило чуть уменьшить дифферент. Борьба за живучесть крейсера продолжалась до самого утра и закончилась победой человеческих упорства и храбрости над законами физики. К тому же повезло с погодой, штиль держался на удивление долго. Обгоревший и почерневший до неузнаваемости, глубоко осевший в воду корабль удалось отбуксировать в Дальний, где под корму завели пластырь и откачали воду из затопленных отсеков. Впоследствии корабль перевели в Нагасаки, но до самого конца войны в строй его ввести так и не удалось. Практически все повреждения были поправимы, благо ремонтные мощности Японии оказались даже избыточны, однако изготовить валы можно было только в Европе или САСШ, а в условиях войны заказ их был мало того что избыточно дорог для и без того задыхающейся экономики островного государства, так еще и политически трудновыполним. Одно дело контрабанда на уровне частных фирм, и совсем другое – выполнение прямого военного заказа. Скандал мог оказаться страшным, и потому японцам деликатно отказали. Выведенный из дока крейсер использовался в качестве неподвижной плавучей батареи, и, учитывая, что никто так и не пытался устроить налет на Нагасаки, превратился в самую бесполезную единицу японского флота и напоминание всем о том, к чему может привести конфронтация с русскими. Впрочем, таких примеров вскоре стало еще больше.

Борт миноносца «Стерегущий»

Мичман Севастьяненко показал себя не только лихим, но и достаточно грамотным командиром, да и команда подобралась ему под стать. Дело в том, что мичман недолго думая переговорил с адмиралом. Для этого ему пришлось изрядно набраться мужества, но Эссен отнесся к молодому человеку весьма доброжелательно. Выслушав идею своего протеже, он нашел ее достаточно интересной и, подумав немного, согласился с ней. В результате на миноносце, в условиях общей нехватки офицерского состава и малого звания командира, Севастьяненко оказался единственным офицером. Конечно, это было не по правилам, но, с другой стороны, разом снималось множество вопросов. К примеру, под началом мичмана не оказался какой-нибудь лейтенант, что могло привести к напряженности в отношениях между офицерами. Конечно, по пути к бухте Ллойда Севастьяненко страховали временно приданные ему механик и штурман, но, убедившись в компетентности новоявленного командира «Стерегущего», в дальнейшем его предоставили самому себе.

На должность механика был назначен опытный кондуктор-сверхсрочник, второго кондуктора поставили первым помощником, и все оставшееся время Севастьяненко потратил на то, чтобы хоть немного натаскать его. Это, разумеется, было вопиющим нарушением всех и всяческих правил, но ведь война, господа… Эссен лично пообещал, что выхлопочет этим двоим чины прапорщиков по адмиралтейству, если, конечно, они справятся со своими задачами, и не приходилось сомневаться – не подведут. Из кожи вон вывернутся, но своего шанса стать «их благородиями» не упустят. Во всяком случае, учились кандидаты в офицеры истово, упорством восполняя нехватку знаний, и тот факт, что мичман сам еще недавно был гардемарином, и большая часть знаний, которые ему вбили, не успела выветриться из головы, оказался только на пользу. Да и практически постоянное несение «Стерегущим» патрульной службы, подразумевающей длительное нахождение в море, оказалось к месту.

В результате, когда миноносец с заваленными мешками с углем палубой, коридорами и даже капитанской каютой вышел в море, он имел неплохо сплаванную и прилично подготовленную команду. Ну и командира, пользующегося (а это важно) ее уважением и поддержкой. Курс проложили еще на импровизированной базе, и он был утвержден лично Бахиревым. Все же как штурман командир «Рюрика» на голову превосходил молодых коллег, а потому его слово значило очень многое.