Всю же редакцию сейчас занимает то, что в стране грядет катастрофа и никто из власть имущих не желает с ней бороться. А ведь катастрофа произойдет.
Произойдет. Если через введение особого управления государством не выжечь каленым железом кровавый сепаратизм в отдельных республиках и воровство по всей стране. Если не принять экстренных мер против возрастающей нищеты.
— Так вы все в "Дне" связываете спасение Советской империи с русской национал-социалистической диктатурой в ней?
— Понимай как хочешь.
Опустошив бокал, Александр встал из-за столика:
— Николай, не уйдешь ты из "Дня", приличные люди руки тебе не подадут. И я, возможно, — тоже.
Земляк-писатель Александр знал наши публикации. А некоторые мои приятели на дух не переносили газету не читая ее, а черпая о ней сведения из либерально-демократических изданий.
Одни из этих изданий представляли редакцию "Дня" пристанищем придурков-мракобесов: "И такая дребедень — каждый "День", каждый "День"". Другие — стращали газетой своих читателей. Им под заголовками типа "Что "День" грядущий нам готовит?" вбивалось в головы: готовит он своими идеями ужасы русско-имперского фашизма.
Шельмование "Дня" в массовых либеральных газетах и журналах давало совершенно не тот эффект, на который рассчитывали в их редакциях. У тысяч и тысяч политически нейтральных граждан, прочитавших, скажем, в "Известиях" и "Крокодиле" поношения в адрес "Дня", возникало желание самим взглянуть на мерзкую газету. А купив ее из любопытства, многие читатели превращались в ее же почитателей: правду ведь она пишет.
Тираж "Дня" рос и рос. В числе авторов газеты стали появляться партийные и советские чиновники — например, секретарь Совета безопасности СССР Олег Бакланов. А это значило, что в недрах власти на разных этажах жили- были здравомыслящие управленцы. Их воротило от бестолковой перестройки Горбачева и от ультра-либеральных прожектов Ельцина, и они, надеялись в редакции "Дня", рано или поздно объединят усилия и возьмут бразды правления в свои руки. Возьмут, чтоб вельможных глупцов и агентов Запада отправить на пенсию, истребить сепаратизм, приглушить витийство в парламентах и запустить успешные реформы по китайскому варианту. По варианту, при котором государство жестко руководит плавным переходом к рынку и обеспечивает гражданам новые стимулы к труду и рост их доходов.
Прагматиков из структур партии и государства опасались и в окружении Горбачева, и во враждовавшем с ним окружении Ельцина, и в спецслужбах Запада, на деньги и по сценарию которых насаждалась сокрушительная для СССР демократизация. Им всем было неспокойно: а вдруг прагматики организованно взбунтуются, произведут переворот в политике и поведут страну курсом, выгодным ей, а не западному капиталу. И дабы исключить саму возможность такого хода событий, творцы демократии разыграли в Москве спектакль — с декорациями в виде бронетехники.
18 августа 1991-го я подался к жемчужине у моря — вечерним самолетом. Прибыл из аэропорта в гостиницу и пустился бродить по причудливому ночному центру Одессы. Утром поздним в прекрасном настроении проснулся, вышел на балкон своего номера и вздохнул полной грудью: да здравствует отпуск, солнце и море!
На соседнем балконе курил мужик моих лет. Я отвесил ему поклон:
— Добрый день.
— Здравствуйте, — он откликнулся. — Для кого-то нынче день добрый, для кого-то — нет. Вы знаете, что минувшей ночью в стране произошел государственный переворот?
— Что-что? — мне почудился розыгрыш.
— А то, — сосед загасил сигарету в пепельнице, — Горбачева прихлопнули как Президента СССР и генсека ЦК КПСС. Ему приписана хворь до маразма, и он отрезан от мира на даче в крымском Форосе. Вся власть на просторах Советского Союза теперь принадлежит ГКЧП. Новоиспеченному особому органу управления — Государственному комитету по чрезвычайному положению.
Спустя десять минут, в 11.00, я включил телевизор, и уже диктор с экрана донес до меня светлый образ ГКЧП. Мама родная! Я вдрызг растерялся. Горбачев под арестом на крымской даче. Отлично. В обращении гэкачепистов к народу сказано все то, что было на страницах нашей газеты. С радостью б мне руки потереть. А не хотелось.
Здравый смысл вроде восторжествовал. Стране требовалось — и устранение с политической сцены сеятеля смуты Горбачева, и учреждение органа управления с чрезвычайными полномочиями. Но из кого он образован?