Кремлевский визит Фюрера

— Мы в России говорим: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним — ходить», — ответствовал Молотов, тоже уже коньяком взбодренный…

Риббентроп рассмеялся:

— Едко! Но спорить с этим сложно, герр Молотов…

Он полюбовался игрой света в золотистой от коньяка рюмке и предложил:

— Герр Молотов! Мы действительно обозначили проблемы так, как они нам видятся сейчас, — это «сейчас» немец выделил, — и еще раз говорить об уже сказанном стоит вряд ли…

Молотов согласно кивнул…

— Так вот, я хотел бы совместить общие проблемы и детали и информировать вас кое о чем дополнительно…

— Буду благодарен…

— У Германии непростое положение, вы это понимаете. Но — выигрышное… Однако и в шахматах, и в политике, а уж тем более в войне важен темп, время…

— Согласен…

Риббентроп опять начал любоваться коньяком, и, не отрывая глаз от желтоватых искорок в рюмке, продолжал:

— Германия сегодня ведет выигрышную партию, но в условиях цейтнота, потому что Англия не желает признать очевидное — свой разгром. Почему?

— Но может, она не так уж и приперта к стенке? — прямо спросил Молотов.

— Приперта, приперта, но все еще надеется…

— На что?

— Не на «что», а на «кого»…

— Так на кого же?

— Во-первых, на Америку.

— Согласен…

— А во-вторых… — Риббентроп оторвал взгляд от искр в коньяке и прямо посмотрел на собеседника, — во-вторых, она надеется на вас…

— Мы не даем ей оснований для таких надежд, — мрачновато покачал головой Молотов…

— Такие основания дает им сам факт вашего нейтралитета… Нет, я не имею в виду, что вам надо присоединиться к военным действиям против Острова… Фюрер сказал же вам, что в этом нет необходимости…

— Так что же?

— Вам надо сделать широкий открытый политический шаг, герр Молотов!

— Вы имеете в виду ваше предложение по «Пакту трех»? — Да…

— Тут надо думать…

— Хорошо, думайте… Но я вам сообщу кое-что конкретное, чтобы вы лучше понимали, что мы действительно хотим нового мирового порядка, исключающего атлантический диктат, и, скорее всего, найдем в том поддержку все большего числа народов.

— Например?

— Например, есть надежда на соглашение с Бельгией о присоединении ее к германской центральной Европе. С Голландией мы намерены обращаться осторожно из-за ее колоний… И это — не все…

— А Балканы?

— На Балканах мы сильны экономически, и нам ни к чему самостоятельно, — тут Риббентроп опять выделил слово, — умножать там политические проблемы…

Беседа текла, тек в рюмки — умеренно— коньяк, незаметно утекало и время…

Наутро Молотов уехал в Москву…

ПРОШЛА оговоренная неделя… Молотов в литерном поезде Сталина ехал по Белоруссии… Позади остались Смоленск, Минск, год назад возвращенные Барановичи… Поезд подъезжал к Жабинке, а там уже и до Бреста рукой подать…

Молотов стоял у окна, смотрел на серый по поздней осени пейзаж, думал… В своих мягких сапогах неслышно подошел Сталин, встал рядом, тоже начал смотреть в окно…

Проехали Жабинку…

— А ты знаешь, Вячеслав, что километров двадцать западнее Жабинки — Кобрин…

— Не знаю… Погоди: Кобрин… Кобрин…

— Имение Суворова!

— Ах, да… Вспомнил! Когда отмечали столетие со дня его смерти, я мальчишкой был, но помню…

— А мне тогда уже двадцать было, — вздохнул Сталин… Помолчали…

Подошел Власик — начальник охраны, сообщил:

— Скоро Брест…

Брест, старое славянское Берестье (от «берест» — вяз) в Волынском княжестве, долгое время находился в составе Польши. Вначале в 1319 году он был захвачен великим князем литовским Гедимином и назван Брест-Литовском. Затем по Люблинской унии 1569 года Литва объединилась с Речью Посполитой, и Брест стал польским. В 1596 году созванный здесь поместный собор кончился расколол украинцев на по-прежнему православных и сторонников союза — унии — с католическим Римом… И Брестская уния положила начало униатской церкви на Украине… Факт в истории этого городка не самый приглядный…

Не очень красила его и история с Брестским миром, который в марте 1918 года пришлось заключить новой Советской Россией с германским блоком: Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция…

Это был первый международный договор РСФСР, и суть его лучше всех охарактеризовал тот, кто на нем больше всех настаивал— Ленин.

Ленин сказал тогда: «Похабный мир», но заключать его надо было. Его и заключили — после долгих и неумных проволочек. Тогда сильно подгадил делу Троцкий с его формулой «ни войны, ни мира» и готовностью сдать немцам не только Питер, но даже Москву.

Ленин тогда чуть не вышел из ЦК — его поддержало незначительное большинство, и в том числе — Сталин.

Когда Молотов вернулся, он сразу спросил Сталина:

— Коба, а ты не боишься, что выбор Бреста даст пищу толкам… Один раз русские и немцы уже вели в Бресте переговоры, и добром это для русских не кончилось.

— Я выбрал Брест прежде всего как место на почти прямой линии между Москвой и Берлином. А толков мы не боимся, — отрезал Сталин в ответ.

Однако ассоциации разного рода возникали сами собой… У городка с населением к 1940 году в 30 с небольшим тысяч была богатая, но не очень-то славная для русских история.