Ожидаемым результатом разудалого образа жизни стал еще пяток инфарктов. И превратился царь Борис из громилы, строевого гренадера, в одутловатого, страдающего одышкой капрала – завскладом, с трудом шаркающего между штабелями ящиков с тушенкой. Вслед за мышцами в упадок пришел и мозг. Самодержец впал в детство, обижался на всех и никому не верил, кроме дочери Смутьяны и нескольких жуликов, снующих у трона, – постельничих и камергеров во главе с Дубайсом и борзописцем Парашевым. Те, пользуясь растительным состоянием монарха, подсовывали ему на подпись шкурные указы, благодаря которым набивали свои карманы в фантастических объемах. Борис мог подмахнуть указ, отдающий за здорово живешь хоть Кемскую волость, хоть обоз денег на Москва-Сити.
Народ начинал роптать: мол, не для того мы поддерживали Бориса и сажали его на трон, чтобы он бухал, позоря страну, и обогащал дочку Смутьяну с ее фаворитами и олигофрендами, а подданные сидели на одной картошке, выращенной на своих шести сотках.
Особо ретивые умышляли царя свергнуть и отправить выращивать огурцы на даче, а будет противодействовать – прикончить. В армии зрел бунт, заговорщики штаб создали из высших действующих офицеров и влиятельных отставников. Бунтовщики умышляли посадить на трон взамен Бориса прогрессивного и патриотически настроенного монарха. Но поскольку и заговоры у нас в Отечестве особенные, после планирования дело зашло в тупик. Впрочем, в одном из губернских городов бунтовщики успели изготовить тачанки для атаки на оплот самодержавия – Кремль. Но они так и остались невостребованными, а потом их прибрали к рукам цыгане, чтобы перевозить ворованный металл.
Борис ничего этого не знал, ибо нормальную стражу давно разогнал (не вписалась в воровской коллектив), а новые были из самодеятельности театральной, к тому же нечистыми на руку. Не столько заботились о безопасности государя, сколько решали свои узкочастные коммерческие задачи.
А царь чем дальше, тем чуднее становился. Как стареющая светская львица, готовая целое состояние вложить в сохранение своего товарного вида, Борис на склоне лет решил поддержать себя путем подсадки в организм клеток человеческого эмбриона. О такой возможности последний и новейший придворный лекарь случайно проговорился. Эту операцию мог только один медик империи сделать, но он, узнав, что пациент – Сам, заартачился. Дескать, пойди что не так – шкуру спустят, и пойдут прахом мечты о своей счастливой старости в именьице под Клином.
Куда там, и не таких ломали. Жизнь, если и не вечная, то очень долгая, – мечта любого правителя. И вот уже медик с ужасом в душе вводит в кремлевской больнице Борису омолаживающий эликсир. Организм взбунтовался от чужеродных клеток, монарх чуть ласты не склеил, но все же оклемался. Более того, хоть небольшой, но эффект от инъекции был: у Бориса отросли сиськи и одновременно разгладились морщины на лице. «Нормальный ход, – сказал он себе. – По пляжам я не ходок, а морду подданные пусть гладкую видят».
Долго ли, коротко ли сказка сказывается, но все ж таки отправили Бориса на монархическую пенсию. Оставили в пользование один из дворцов с огромной усадьбой возле столицы. Новый царь, провожая предшественника под дряблые руки до кремлевского крыльца, увещевал:
– Борис, ты – один из нас, голубая кровь, хоть и проспиртованная. Мы тебя никогда не забудем. Нам нужны твой опыт и знания. Если чего надобно – обращайся, все сделаем в сей момент…
Борис расчувствовался и облобызал сменщика в лысину – тот ростом был ему под мышку:
– Береги царство!..
Надо ли говорить, сбитый летчик, персональный пенсионер царского значения Борис, новой власти на хрен не нужен стал. Не раз и не два пытался он связаться с царским двором, но безрезультатно. А загородный дворец Бориса, где экс-монарх сидел на завалинке, на всякий случай оцепили соглядатаями – мало ли чего старцу в голову взбредет.
Штанина варила ему по утрам овсянку, садовник по традиции исподтишка, чтобы супруга не спалила, наливал Борису сто граммов, а он пускал старческую слезу, вспоминая, как дирижировал оркестром, исполнявшим «Калинку-малинку»…
Как только преставился Борис, Штанина с Блединой понаставили по всему царству музеев имени папы на казенные средства, а сколько к рукам при этом прилипло – и не сосчитать. В музеи те никто не ходит, если только из-под палки казенных мужиков и крепостных не загонят. Да что там смотреть – портянки покойного царя, кубок для шампанского, копии указов и прочая мишура. Борис небось в гробу переворачивается. Мало умереть царю – надо еще, чтобы баба и наследники не опозорили потом. Такая вот мораль сего сказа…