Кремль. У

Он шел мимо исправдома. Он смотрел и думал, что если бы он совершил какое-нибудь гражданское преступление, то это было б хорошо, он бы сел и сидел бы тихо, и ему подумалось, что тогда и в тюрьме он бы подыскал себе друзей и страх, который им сейчас овладел, прошел бы, и этот страх еще потому, что слишком много у Агафьи возлюбленных и тех, которые хотели бы быть мужьями, но только один Ефим Бурундук согласен и прямо сказал ей бесстрашно, что хочет быть ее мужем, а остальные боятся это сказать.

Он увидел актера К. Л. Старкова. Тот шел потихоньку и сказал так тихо, что [П. Ходиев] вздрогнул:

— Я узнаю слабых людей и ослабевших по запаху даже, извините. Не подумайте что-нибудь дурное. По цвету их кожи и по легкому трясению век — я по всему узнаю! Я скрываюсь, скажу вам откровенно, от иностранцев, которые поселились в Мануфактурах и гонятся за мной. Но поскольку вы слабый человек и можете приютить слабого, не откажите дать или указать ночевку.

П. Ходиев спросил:

— Имеет ли право человек убивать другого, если тот просит или ищет смерти?

Актер ответил ему вопросом:

— А я вас спрошу, имеет ли право человек ради своей карьеры, когда известно, что у него таланта нет, — да, соглашаюсь с вами, у меня нет таланта, — предавать другого?

Они стояли друг против друга, исступленно смотря друг другу в лицо; дула поземка, и было холодно, страшные казались в сумерках вечера Мануфактуры, и вышел смотритель и комендант исправдома и сказал:

— Граждане, разойдитесь. Я сказал твердо, что посадить вас не могу и местов по гражданскому отделению нету и, возможно, что освободятся недели через две, тогда и сядете, много воруете, много воруете, — вот если по уголовному вас привели, — пожалуйста.

Актер воскликнул:

— Через две недели бывает поздно иногда человеку.

Комендант ответил нравоучительно:

— Тюрьма, она и десятилетия ждет.

Актер вздрогнул и оттащил ошарашенного П. Ходиева.

XVIII

Вавилов видел, как на носилках вынесли ткачиху и что начала работать третья смена. «Вот вам результат, это уже не первый случай смерти, оттого что люди живут в отвратительных квартирных условиях, им негде даже погулять и отдохнуть, и ему надо напрячь свои силы». Он слышал, что Зинаида в профсоюзе высказывалась за его увольнение, потому что прошли слухи, он-де вместе с другими ходит к Гусю-Богатырю и пьянствует. Он все развалил и смеется над нашими жилищными затруднениями. Они у Гуся-Богатыря-де справляли переезд в церковь и в помещение попа! Вавилов был возмущен, что она так думает, и он, подумав, решил, что ей не было повода думать иначе. Ничего он не предпринял, и вот завтра начинается второй кулачный бой, а он?

Необходимо прочесть лекцию, на это люди найдутся. Всегда в таких случаях читают лекцию. Приходят слабые, которые на кулачках и ни драться, и ни стоять не могут. Посидят в тепле, поулыбаются над лектором и разойдутся.

Он решил организовать кружок боксеров. Во двор силами исправдома был выкинут дорогой деревянный резной иконостас из икон восемнадцатого столетия. Кружок безбожников сделал клозет, и все возмущались этим. Вавилов наблюдал, как пришли рабочие и как выламывали иконостас и выкидывали на слом паникадила. И ему на это было приятно смотреть. Пришел кружок безбожников, и на веревках и на крюках, к которым был прикреплен иконостас, прикрепили чей-то портрет. И на все это странно было смотреть. Еще уставляют леса для того, чтобы зарисовать хотя бы по бокам фрески в стиле Васнецова псевдорусские, а на потолках херувимов решили оставить. Мальчишки кричали, и безбожники перестарались, изрезали очень дорогую плащаницу для того, чтобы достать оттуда куски бархата; и в суматохе, когда с постройки пригнали много рабочих, потому что они были свободны, и кружок безбожников устроил субботник, и Вавилов очень устал, работая в этом кружке бестолковых молодых людей, которые и сами не знали, что делать дальше, когда они отреклись от бога Ненавидеть то, что люди заблуждаются, им казалось возможным и нужным, в поселке их особенно не любили баптисты, и им, например, хотелось бы подраться, но они боялись и думали, что церковники могут их изувечить.

Но Кремль и все кругом было спокойно, а религия отжила. Им было видеть это обидно. Они старались сделать что-либо такое, что помогло бы их поступки рассматривать как поступки героические, за которые они могли бы и хотели пострадать.

В ванне дома, где Вавилов поселился, уже устроили стирку, и туда невозможно было попасть, и ему предстояло много ссор и разговоров по квартире. Обычный ужас россиян. Он пришел в клуб и ночью зажег электричество. Сняли люстру, и она еще лежала на полу и оказалась не серебряной, а бронзовой, и это было обидно, ее и бросили.

Он повесил подле клироса свои «упражнения» и начал упражняться с куклой у икон. Все это было странно и смешно. И тут его застали «четверо думающих». Ввалился огромный М. Колесников и стал орать и спрашивать:

— А скажи, рыжий, что же дальше с Лукой Селестенниковым, если ты полезешь выше?

— А скажи, рыжий, как же нам быть, когда тебя уберут?