Кремль. У

— Егорка Дону хочет убить актера, убийство это вредно для интересов общины, так как смерть должна быть более или менее нормальной, и убийство актера, видного человека, вызовет внимание губернии к тем событиям, которые теперь имеются и которые должны бескровно совершиться в Кремле. Актер провел совершенно провокаторский вечер, пользуясь прикрытием дома профессора, и теперь трудно уничтожить следы его рассказа. Я думаю, что Егорка Дону любит Верку, и возможно, что он перекинет свою ненависть на тебя, Рудавский, и вообще тебя ждет много ненависти, имей это в виду.

— Я не боюсь, — сказал гордо Рудавский.

— Это хорошо, что не боишься, а не откажешься ли ты совершить еще маленький подвиг. Иди к стенке — и останови. Я не знаю, как можно влиять на дерущихся, — словом, едва ли.

Рудавский отозвал Верку в сторону; неподалеку от нее стоял Е. Дону, который выискивал горящими глазами актера. Рудавский сказал, что он слышал, что Е. Дону хочет жениться на Верке. Верка мечтала о замужестве и церкви, ее этот брак прельстил больше всего — и об этом Рудавский сказал. И, воодушевившись тем, что подвиг его пошел так легко и плавно и Е. Дону мгновенно перевел на него глаза, и тем, что Верка высказала мысль, чрезвычайно ее утешившую, что Агафья — это она ее сосватала, и в голосе ее послышалось огромное восхищение пред Агафьей и тем, что его, Рудавского, ждет в конце его жизни какое-то необычайно блестящее возвышение, к которому он себя сейчас почувствовал не только способным, но и призванным, — все это заставило его схватить огромный березовый кол с корой, шелушившейся веселыми и желтыми колечками, и, махая этим колом, он кинулся в толпу и крикнул почему-то: «Тёмно!» Если бы он крикнул «Стойте!» или что-либо подобное, то дерущиеся едва ли бы остановились, но он крикнул именно «Тёмно!», и на него посмотрели, и он тогда крикнул, восхищаясь и своей смелостью и своей находчивостью:

— Агафья удавилась!

Кремлевцы остановились, дрогнули: мануфактуристы сделали было шаг, но Рудавский прорвался между ними и, протягивая к ним березовый кол, весь тряся седой бородой, закричал, вызывая удивление своим зычным и красивым голосом, среди приглушенных голосов кремлевцев:

— Вы переступите через меня, уже покойника!

Все это было необычно и показалось смешным. Впереди всех побежал С Гулич. Догонять их было поздно, драка не вышла. Колесников стоял в позе победителя, и это страшно возмутило Вавилова, и больше всего, конечно, возмутило то, что он не мог ничто придумать, а какой-то половой остановил драку. Затем выяснилось, что это хохот, мистификация; наборщики приехавшие звонили над А. Сабанеевым и остановившиеся начали с обеих сторон заводи или пруда кидать в воду, испытывая свои силы, бить камни, приготовленные для запруды. Они по очереди подходили к камням и кидали их о землю. И чиновник, вышедший из сторожки, зажимал уши от треска камней и говорил:

— Граждане, что вы делаете? Граждане!

Грохот и пар шел от ребят. Затем наборщики взяли бревно и начали, раскачивая им, бить бревном в лед. Лед гудел, — и с противоположного конца [стали] бить в лед мануфактуристы; кто пробьет первый. Чиновник сидел и пил чай. На реке стоял треск и рев толпы.

— Лед ломают, — сказал он больной жене, — лед!

— Господи, сколько же я хвораю, разве уже весна? — спросили она.

А. Сабанеев, который уже услышал ругательство со стороны Е. Дону и сторону Е. Рудавского, чувствовал к нему огромную зависть — и то, что над его лысиной смеются, и то, что старикашка до конца опередил его перед Агафьей, и то, что наборщики оттолкнули его тогда, когда он пытался подойти к ним, «ты, — сказали они, — лысый!» — и невероятное презрение их к нему услышал он в их голосах, все это заставило его купить на последние деньги четверть водки для наборщиков, и они повели его к себе, Они на мгновение почувствовали к нему уважение, и тут-то А. Сабанеев счел необходимым повторить то, что он говорил раньше: если бы оружие, он бы показал, что такое европейская война, — и один из наборщиков развязал корзинку и, показывая новый наган, завернутый в розовый платок — ситцевый, сказал:

— Вот же оружие, но где мне теперь дожидаться европейской войны?

А. Сабанеев взял наган — и пошел к дверям. Наборщик пока закрывал задвижку, вспомнил, что нагана нет, он сказал:

— Унес наган.

Другой ответил ему:

— Чокнемся, одним лысым дураком в Кремле меньше.

Они чокнулись и поцеловались.

Глава семьдесят четвертая

Всю неделю Вавилов подделывался к Пицкусу. Он не знал, как приступиться, и наконец его осенила благая мысль. Это было в пятницу. Он предложил Пицкусу сообщить сведения по Мануфактурам в губернскую газету и что хорошо бы открыть кампанию, а выход из этой кампании — борьба с замеченными кражами на фабрике. Пицкус согласился. Он немедленно выработал план.