Кремль 2222. Северо-Запад

Я отпустил древко, оставив его торчать в голове мертвого дампа, — и понял, что я, увы, не настолько душевное и чувствительное существо, каким только что ощутил себя. А ведь даже некую гордость почувствовал несколько мгновений назад — мол, надо же, не бездушный я убийца. Переживаю, когда валю вражью силу изуверскими способами. Не все еще потеряно…

Оказалось, всё. И тошнит меня не от хруста вражьих костей и не от вида мозгов на палке, перемешанных с содержимым вытекших глаз, а банально от потери собственной крови… Которой вытекло преизрядно.

С верха берца смыло густую кирпичную пыль, и он блестел, словно покрытый темным лаком. Все ясно. Кровопотеря приличная. И если это дело быстро не поправить, то можно считать, что дамп достиг своей цели. То есть победитель довольно быстро упокоится рядом с побежденными.

«Бритву» я подобрал в пяти шагах от места битвы. А за «Легионом» не пошел. Потом схожу — если, конечно, встану с кучи битого кирпича, на которую обессиленно сел, сжимая в руке свой вечно стерильный боевой нож.

Еще в моем мире было установлено — на клинке «Бритвы» не остается ни грязи, ни крови. Любое инородное тело не задерживается на его идеально отполированной поверхности. Более того — на ней не выживает ни одна бактерия. Дохнут моментом. Хорошее свойство, не раз выручавшее меня в сложной ситуации. Думаю, и сейчас пригодится.

Расшнуровывать берц я не стал — кровь успела запечься на узлах, теперь их только резать. Я просто вытащил из голенища заправленную штанину, закатал. Руки моментально стали красными, словно я помыл их в банке с соком переспелой земляники.

Резаная рана, оставленная алебардой дампа, была не особенно глубокой, но длинной. Хорошо, что кровотечение почти остановилось, не придется жгут накладывать. А вот шить придется. Занятие весьма болезненное, но это мелочи.

Если ты берешь в руки оружие, значит, будь готов ранить и убивать. А еще осознай — те, кого ты собираешься «зачистить», наверняка тоже готовы и наносить раны, и лишать жизни своих врагов. Только их враг — это ты…

Мой друг с характерным погонялом Японец рассказывал, что в древности самураи, готовя себя к битвам, постоянно представляли в медитациях различные способы своей смерти. А еще практиковали так называемое «матануки» — резали себя, а потом зашивали раны. Правильная практика для тех, кто собирается стать воином. Сначала порежь себя. Потом зашей. И после этого много-много раз подумай о том, сможешь ли ты воткнуть нож в другого. И что будешь делать, если этот другой воткнет нож в тебя…

Мне «матануки» уже давно было без надобности. И огнестрелы пережил, и колото-резаные… Одно противно — если обезболивающего нет, уж больно мерзкое ощущение, когда через себя нитку тащишь. У других спрашивал, говорят, да нет, нормально все. Наверно, я все-таки душевно-чувствительный, только тщательно это скрываю. И проявляется во мне все моё хорошее и светлое, только когда штопаю свои свежие раны…

Мозг развлекал себя лирикой, а руки делали привычную работу. Рюкзак сгинул, но все самое необходимое я привык таскать на себе. А именно: оранжевую портативную аптечку в нагрудном кармане и мультитул — в боковом. Не все проблемы можно решить боевым ножом. Гораздо чаще могут понадобиться воину портативные многофункциональные пассатижи, в полых ручках которых размещено множество полезных инструментов. Но в данный момент интересовали меня именно пассатижи…

В аптечке был самый несложный набор необходимого — два бинта, несколько бактерицидных пластырей разного размера, флакончик с хлоргексидином, шприц-тюбик с коктейлем из противостолбнячной и противошоковой сыворотки, шовный материал в стерильной упаковке и еще кое-что по мелочи, в данном случае бесполезное.

Коктейль я вколол себе сразу. Половина флакончика с антисептиком ушла на стерилизацию рук и мультитула. Почти все, что оставалось, я вылил в рану, обильно оросив землю кровью, растворенной в хлоргексидине.

После чего началось самое веселое.

Открыв пакетик с шовным материалом, я зажал в пассатижах иглу и сделал первый прокол, резко проткнув край раны. Потом второй, гораздо более болезненный — изнутри разреза. В кожу всегда не так больно колоть, как в живое, открытое мясо… Завязал узелок и начал штопать длинную рану простым обвивным швом, стараясь держать шелковую нить натянутой, чтобы не ослабли предыдущие стежки, но в то же время и не разрезать ею плоть.

В свое время накладывать швы нас учили на трупах. Когда штопаешь мертвое мясо, ощущения нестрашные. Игла входит как в валенок. Проколол-протянул-завязал и так далее.

Когда же шьешь сам себя, процесс расцвечивается гаммой сложных переживаний. С непривычки из мозгов неофита может разом выветриться вся военная романтика, и останутся только вот эти самые переживания. Если он, конечно, найдет в себе силы сначала порезать себя, а потом сделать первый прокол кривой хирургической иглой…

Наконец я затянул последний узелок, вылил на закрывшуюся рану остатки антисептика, налепил на нее бактерицидный пластырь, наложил сверху бинт и вновь заправил окровавленную штанину за голенище.