Кремль 2222. МКАД

— Да нет, обойдусь без лекаря, — отмахнулся я. — А где тот трактир?

— Как выйдешь отсюда, иди вдоль Школы, потом прямо через Ивановскую площадь. Только в Живую рощу не влети, а то деревья сожрут, охнуть не успеешь. Рощу по правую руку оставишь, свернешь налево. Там за Кавалерийским дружинным корпусом Потешный дворец будет, около него трактир и найдешь.

— Благодарю, — кивнул я разговорчивому мужику и направился к выходу из караулки…

…Народу в трактире было действительно много. После трудового дня люди шли сюда расслабиться, поговорить, пропустить кружку медовухи, на мой вкус похожей на сладкое пиво.

И послушать песню.

Напротив барной стойки имелось некое подобие сцены, накрытой старым ковром. На сцене стоял резной старинный стул, потемневший от времени. А на стуле сидела девушка с гитарой и пела грустную песню:

Это не любовь, это просто мечты,
Что ложатся на бумагу из-под карандаша…
И я знаю, что кто-то, а быть может и ты,
Прочитает и замрёт на миг не дыша.

Это была она. Ее глаза, ее голос, ее руки, медленно перебирающие струны видавшего виды инструмента. Но я не спешил подходить к ней. Напротив, я сидел в самом дальнем и темном углу кабака, надвинув балахон на самые брови, потягивал мед, не чувствуя вкуса… И смотрел… И слушал…

Одинаковые песни, одинаковый ритм,
Одинаковые мысли зазвучат в унисон…
И как хочется верить, что там ни говори,
Что всё это реальность, а не ласковый сон,

Что ты всё-таки нашла не затем, чтоб терять,
И что все же он нашел не затем же тебя,
И что снова не придется опять и опять
Забывать и возвращаться на круги своя.

И по новой повторять: «Все пройдет — ну и пусть,
Будут новые встречи, как наборы клише…»
Вот как вместо надежды поселяется грусть
В покорёженной жизнью, но живущей душе…

Песня окончилась. Бабы, пришедшие в местный аналог деревенского клуба вместе с мужьями, украдкой утирали слезы. Мужики хмурили брови. Один, что сидел неподалеку от меня, процедил сквозь зубы.

— Эх, как она это спела… Прям по сердцу скребанула.

— Потому что свою душу наизнанку вывернула, — всхлипнула его дородная супруга, сидящая рядом. — Тоже, поди, ждет своего бродягу, которого носит неизвестно где.

Я все слышал, но продолжал сидеть на своем месте. Я слишком хорошо помнил о том, как уже однажды рыл ей могилу. И как потом мутант, которому было просто скучно жить на этом свете, вдосталь поглумился над тем, что я очень глубоко и трепетно прятал в своем сердце — в том числе и от самого себя. Поэтому я просто сидел и ждал… Чего? Сам не знаю. Может быть, его величества случая, который, как известно, иногда снисходит к людям, очень-очень сильно ждущим его появления…

К моему столику подошла дородная деваха, одна из трех местных официанток, обслуживающих посетителей.

— Не желаете ли еще чего? — спросила она.

Я покачал головой. Единственное, чего я сейчас искренне желал, это пол-литру водки без закуски, а лучше две. Чтобы не думать, чтобы забыться и не думать, то и дело смахивая рукавом со лба крупные капли холодного пота.

— Может, песню какую заказать желаете?

И тут меня осенило…

— Была одна старая песня, — сказал я. — Но я слова забыл напрочь. Может, ваша девушка знает?

— А о чем песня-то? — озадаченно спросила девица.

— Про парня, которого собирает в дорогу его девушка. И про потерявшуюся птицу, которая ищет свое чистое небо.

— Так и передать? — уточнила девка, недоуменно приподняв густые брови, которых отродясь не касались ни пинцет, ни косметический карандаш.

— Так и передай, — сказал я, кладя на стол крохотный, блестящий кристаллик. — Только не говори, кто заказал песню.

Брови девки полезли под расшитый кокошник. Кристаллик шамирита исчез со стола словно по волшебству. Официантка развернулась на каблуках, словно солдат на плацу, и быстро пошла между столами по направлению к сцене.