Крейсера

28 июня крейсера закончили бункеровку. С берега поступил семафор от Скрыдлова: «Бригаде принять еще четыре баржи с углем». Командиры крейсеров разводили руками:

– Мы же не резиновые, и так сели ниже ватерлиний…

Но контр-адмирал Иессен распорядился не спорить и грузить уголь куда можно и сколько можно.

– Что-то там задумали, – догадывались в экипажах.

Панафидину еще долго вспоминалась прекрасная женщина в Адмиральском саду: «Бывает же такая дивная красота…» Мичман был еще непорочен, стыдясь признаваться в этом другим. Что он знал от женщин? Три секунды поцелуя от Виечки…

………………………………………………………………………………………

4 июля на крейсерах были гости: с берега, понаехали катерами жены, невесты, матери. Был дан обед, женщины по привычке старались предвосхитить старания вышколенных вестовых, ухаживая за мужьями и сыновьями с готовностью, с какой они делали это на земле. Именно во время обеда Иессен воздел над «Россией» соцветия сигнальных флагов.

– Поход! Срочно. Гостям покинуть корабли…

Крейсера ушли, будто их никогда не было здесь, а вечером на рейдовые «бочки» забрались громадные крабы и сидели там долго-долго, потрескивая клешнями… Владивосток к ночи осветился золотыми огнями, в саду по-прежнему звучала музыка, на тротуарах полно было гуляющих, где-то спешили на свидание девушки в новеньких туфельках, но вся эта жизнь не касалась тех, кто ушел… может быть, ушел навсегда!

………………………………………………………………………………………

Первая волна небрежно, словно нехотя, качнула «Рюрик», и в клетке, висевшей над столом, забеспокоились птицы. Евгений Александрович Трусов уселся во главе стола кают-компании.

– Ну-с, поздравляю… Мы вправе гордиться! Одни только июньские походы наших крейсеров стоили Японии потерь гораздо больших, нежели она понесла в затяжных боях на Ялу и при Вафангоу, вместе взятых. Это точные справки! Вы знаете, – продолжал каперанг, – что все японцы более чувствительны к делам на море, нежели на сухопутье. Очевидно, это врожденная черта всех народов-островитян, и этот фактор следует учитывать. Сейчас в Японии (и не только там) перепуганы нашими набегами. Транспортировка войск и грузов ведется уже не с морской, западной, а с океанской, восточной стороны японского побережья, куда мы и направляемся… в район Токио!

– Каким проливом? – сразу возник вопрос, один из самых насущных из числа вопросов жизни и смерти.

– Сангарским… прямо в горло Японии. Да, конечно, пролив Лаперуза у Сахалина гораздо безопаснее для выхода в океан, но этот пролив лучше оставить для возвращения. Адмирал Скрыдлов настоял, чтобы крейсера грузились углем выше нормы. Даже если будем следовать дальним проливом Лаперуза, в наших бункерах должно оставаться по четыреста тонн угольного запаса для каждого из кораблей. Главное я, кажется, сказал, остальное вы обговорите без меня… с Николаем Николаевичем!

Стоило командиру удалиться, как сразу началась дискуссия, в которой Хлодовский оставлял за собой последнее слово. Кесарь Шиллинг, крейсерский «Никита Пустосвят», готовый любую ерунду отстаивать с одержимостью раскольника, на этот раз говорил вполне здраво и рассудительно:

– Не кажется ли вам, что еще со времен Рейценштейна мы не вылезаем из авантюр? По сути дела, каждая операция крейсеров зиждется на старинном великороссийском принципе: авось пронесет, авось вывезем, авось бог поможет…

Прапорщик запаса Арошидзе был согласен с бароном:

– На войне мы стали нахалами, даже страшно!

– Насчет нахальства, – вмешался Юрий Маркович, упитанный, как боровок, причесанный в лучшей парикмахерской города. – Этого слова, прапорщик, я не принимаю. Нахалом можно быть на базаре или в очереди у вокзальной кассы. А для военных людей существуют иные понятия – риск и дерзость!

Шкипер Анисимов похлопал механика по спине:

– Умница! Сразу видать, что у тебя бабка писательша…

– Бабка, верно, писательница, зато папочка из тюрем не вылезал. Не от этого ли, милый старик, я и поумнел?

Хлодовский охотно поддержал тему риска:

– Хоть с водою в трюмах, даже на последнем куске угля мы обязаны вернуться. А перспективы у нас серьезные: сейчас в Иокогаме готовят к отправке морем новые дивизии под конвоем двух крейсеров и одного броненосца.

– Значит… б о й? – спросил его врач Солуха.

– Пожалуй. И потому прошу вас, господа, быть ближе к матросам. Они наши младшие братья. Если мы идем в бой по призванию, они идут на смерть по чувству долга. Чтобы никаких «персиков»! Дисциплина – штука капризная, как уличная девка. Доверие матроса к офицеру следует ценить выше подчинения. Только глупцы целиком уповают на служебную дисциплину…

Все расходились. Старший инженер-механик Иван Иванович Иванов подошел к Конечникову под благословение, и тот перекрестил его. Но молодежь обошлась без этого:

– Все под одним богом ходим – под Андреевским стягом!