Крейсера

— Да, это тяжко, тяжко… согласен. Давайте сделаем так. — Он потянул из кармана золотые часы, щелкнул крышкой. — Зиночка, ты хотела совершить вояж по магазинам, это очень мило с твоей стороны. А мы с Сергеем Николаевичем, пока ты занята дамскими делами, совершим увлекательную прогулку…

Прогулка закончилась на транспорте «Шилка», вокруг которого покачивались 13 подлодок: «Скат», «Форель», «Налим», «Сом», «Палтус» и прочие, сверху чем‑то похожие на большие галоши. Беспокойно было всюду видеть бидоны с бензином, украшенные зловещими надписями:

«Одна папироса — твоя смерть!»

— Не буду скрывать от вас, — сообщил Беклемишев, — что офицерскую публику воротит от моих подлодок, как от хорошей касторки. Все согласны плавать хоть на землечерпалках, только бы не видеть этих железных гробов, которые частенько тонут, горят и взрываются… Зато у нас полно вакансий!

— Я согласен. Тонуть. Гореть. Взрываться.

— Вот и отлично. Не пройдет и полугода, как я вам обещаю чин лейтенанта. Договоримся так. Сегодня у нас… что?

— Понедельник.

— До субботы вы погуляйте. А в конце недели затралим адмирала Иессена в кабинет и… все уладим. Кстати, — спросил Беклемишев, — сколько хотели бы вы получать жалованья?

— Как это сколько? — не понял вопроса мичман.

— А так… называйте любую сумму, и эту сумму вы будете иметь от казны ежемесячно. Ведь в морском министерстве нам выплачивают независимо от чинов на основании известного приказа: «Подводникам платить сколько они пожелают, потому что все равно они скоро все потонут или взорвутся…»

Сергей Николаевич остался человеком скромным:

— Можно рублей… ну хотя бы сорок.

— Так и запишем: четыреста рублей в месяц на всем готовом… Предрекаю: на подводных лодках вас ждет удивительная жизнь и быстрая карьера! — обещал Беклемишев.

— Не сомневаюсь, — бодро отвечал Панафидин.

Будущее вдруг обрело небывалую ясность.

И весь мир озарился волшебным чарующим светом…

***

Пока суд да дело, Панафидин селился в номерах общежитии при Морском собрании, где обитали неприкаянные офицеры флота, потерявшие корабли и ждущие свободных вакансий. Расхватывали все должности, согласные идти хоть на портовые буксиры, чтобы толкать по рейду баржи с песком и камнями… Известие о том, что Панафидин позволил кавторангу Беклемишеву увлечь себя, они встретили без зависти:

— Тут и на воде‑то не знаешь, как удержаться, а вы еще под воду полезли. Да ведь у Беклемишева на «Шилке» собрались отпетые — вроде клуба для самоубийц… Еще пожалеете!

Лейтенант с крейсера «Новик» (который, подобно «Варягу», взорвался у Сахалина) весь день терзал гитару:

В проливе чужом и далеком,

Вдали от родимой земли,

На дне океана — глубоко

Забытые спят корабли…

Из окон виделся рейд, и флагманская «Россия» по‑прежнему держала котлы «на подогреве» — в боевой готовности. Между кроватями слонялись без дела офицеры, а в углу солидные механики с утра до ночи распивали пиво. Оттуда слышалось:

— У меня приятель! Такой сукин сын, не приведи бог. Уже запатентовал в Питере свое изобретение. Особый пресс для глажения брюк. Матросня по субботам с утюгами по кораблям мечется. А тут сложил сразу дюжину, под пресс сунул — дерг, и готово! Складки, пишет, получаются идеальные. На выставке «Лиги обновления флота» сам государь император выразил ему высочайшее внимание… Теперь за этот патент он оторвет!

Панафидин зевнул. Конечно, никто не спорит: складки на штанах необходимы, но если «Лига обновления флота» начала возрождение флота со штанов, то эти господа офицеры еще не скоро дождутся свободных корабельных вакансий. А на соседней койке лейтенант с «Новика» припадал к гитаре:

Там мертвые спят адмиралы

И дремлют матросы вокруг.

У них прорастают кораллы

Меж пальцев раскинутых рук…

Мичману все надоело. Решил прогуляться. Надел свежий воротничок с лиселями. Прицепил кортик. Взял в руку перчатки.

— Вы не знаете, что сегодня в Морском собрании?

— Лекций никаких, — ответил сосед. — Библиотека открыта. Ну и ресторан, как водится… не без этого!

На улице мичман купил с лотка пачку папирос «Дарлинг» (10 штук — 20 копеек), прочел на коробке стишата: «С тех пор как „Дарлинг“ я курю, тебя безумно я люблю». На минуту Панафидин представил себе поэта, который, содрогаясь в муках творчества, надеется заработать трешку на пропитание. Черт побери! Один соблазнил императора складками на штанах, другой убедил табачного фабриканта в своей гениальности. Каждый сверчок старается занять свой шесток.

В библиотеке Морского собрания он просмотрел последние газеты, ничего не выделив из них примечательного, кроме того, что южная часть Сахалина уступалась японцам, а Витте, сделавший японцам эту уступку в переговорах, получал титул графа. Ну что ж! Был князь Потемкин‑Таврический, был Суворов‑Рымникский, был князь Кутузов‑Смоленский, теперь русский народ осчастливили явлениями «графа Полусахалинского».

— Мне смешно, — без смеха сказал мичман.

Перед матросом‑калекою, служителем библиотеки, Панафидин выбросил на поднос рубль.

— Спасибо, ваше благородье. — Матрос поклонился ему. — Кормиться‑то надоть…