Креативный мозг. Как рождаются идеи, меняющие мир

Подобные контрасты наблюдаются в совершенно иной области творческого выражения: в музыке. Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791) и Людвиг ван Бетховен (1770–1827) представляют другую наглядную иллюстрацию. Моцарт написал три свои последние симфонии – Тридцать девятую, Сороковую и Сорок первую – за несколько недель⁷. Напротив, Бетховен работал медленно – ему потребовалось шесть лет, чтобы сочинить свою девятую, по некоторым оценкам величайшую, симфонию⁸. Хотя Бетховен прожил намного более долгую жизнь, его творческое наследие было не таким богатым, как у Моцарта. Можно было бы предположить, что творческий процесс этих двух великих композиторов был различным. Мой друг Гарри Баллан, музыковед, превратившийся в юриста, заметил, что симфонии Бетховена «архитектурны», построены по плану, тогда как симфонии Моцарта «спонтанны», возможно, лишены запланированного замысла. Это позволяет предположить очень разный творческий процесс.

Очевидно, различные типы творческого процесса разворачиваются в совершенно разных временных шкалах, и это может быть верным даже в пределах одной и той же – в широком смысле – области человеческой деятельности. Так что и вдоль и поперек различных областей творческого поиска можно наблюдать множество поразительных индивидуальных отличий, заставляющих отвергнуть представление о креативности как о единичном, монолитном процессе. Вместо этого следует неизбежный вывод о том, что творческие усилия, внешне похожие, могут на самом деле включать совершенно разные познавательные инструменты и процессы и основываться на множестве различных структур нервной системы.

Ни одна из временных шкал, скрытых в этом нетривиальном, подлинном творческом процессе, не имеет ничего общего с временными шкалами лабораторных тестов, которые обычно используются для изучения креативности. Это, например, тест креативности Торренса, тесты на «дивергентное мышление» и подобные им методики, разработанные с целью измерения «креативности» в лаборатории⁹, – и это одна из многих причин, почему взаимосвязь этих методик с нетривиальной, подлинной креативностью должна быть поставлена под сомнение. Разные временные шкалы вряд ли будут просто растянутыми или сжатыми версиями друг друга; они, вероятно, будут иметь очень разные когнитивные составляющие.

Предполагая множественность когнитивных, метакогнитивных и социальных ингредиентов творческого процесса, их множественные формы и взаимные противоречия, насколько обоснованно или оправданно ожидать, что в мозге существует один магический центр «креативности»? Совершенно не обоснованно! Наоборот, множественные структуры и области мозга работают сообща, а иногда и противоречат друг другу, и все это взаимосвязано, все обеспечивает творческий процесс. Более того, это сотрудничество (или напряженные отношения) может принимать разные формы и включать различные группы взаимодействующих структур мозга у различных творческих личностей, даже если их творчество разворачивается на одном и том же поле деятельности.

В последующих главах мы будем изучать различные когнитивные процессы, которые работают сообща для обеспечения творчества, а также их нервные механизмы.

III. Мозг-консерватор

Откуда мы знаем, что мы знаем

В предыдущей главе мы говорили о том, что нейропсихологи старой школы считали лобные доли и правое полушарие бесполезными частями мозга. И вообще, интересовала ли их полезная площадь нервной системы? Выражение «полезная площадь» использовалось довольно редко – и в основном относилось к левому полушарию. Но даже в этом случае ученые старой школы ошибались, или, по крайней мере, были не совсем правы (без шуток). Действительно, у взрослых людей левое полушарие отвечает за речь – факт, давно известный, – но его функции намного шире. А для того чтобы понять, как язык приходит и заселяет левое полушарие, сначала нужно распознать и проанализировать некоторые другие, более фундаментальные его функции.

Мозг не выхватывает новые знания или креативные идеи из воздуха. Многое, если не все, что мы делаем, до некоторой степени основано на ранее полученной информации, и это относится даже к самым революционным инновациям и наиболее креативным достижениям. Между старым и новым существуют близкие отношения, основанные на взаимном проникновении. Самый импульс к творческому поиску обычно начинается с ощущения, что существующие, сложившиеся знания или теории не могут обеспечить решение возникшей проблемы или что существующие эстетические и художественные формы недостаточно резонируют с ощущением времени, или все начинается с потребности личности к самовыражению. Более того, инновации не всегда представляют собой полное неприятие ранее собранных знаний, идей и представлений. В большинстве своем старое трансформируется в новое тонко и постепенно.