Красуля

Сотова про себя удовлетворенно усмехнулась. Подействовало на мужика сочетание фактической наготы и сухого тона. Вон как растерялся, двух слов связать не может! Но особенно пугать нельзя — пуганные птицы улетают, собаки прячутся в конуру — Федоров может попрощаться и уйти.

Красуля раздвинула розовые губки в приветливой улыбке. Легкий приглашающий жест — садитесь. Сама удобно устроилась в кресле, подобрав под себя голые ноги. Так умело, что обтянувший тело халатик вообще потерялся, а округлые колени так и притягивали к себе жадные мужские взоры.

— Успокойся, дорогой компаньон. Извини меня за появление в таком виде, — подергала она за воротничек халата, от чего декольте сделалось еще глубже и выразительней. — Ты поднял меня с постели… В чем нам предстоит определяться? Что тебя не устраивает в нашем содружестве?

Неожиданное обращение на «ты» создало обстановку слегка завуалированной интимности. Каждое слово получило второй смысл, каждый взгляд откровенен, как голое тело. И эта двухсмысленность вызывает у Федорова приятное головокружение.

В начале сбивчиво, потом — более выразительно он рассказал о слежке, которая, судя по признанию топтуна, организована Красулей. Поведал о разгроме офиса фирмы, организованным, якобы, тоже по ее распоряжению.

— Честно говоря, не знаю что и подумать. Непонятно, зачем давать нам деньги на организацию фирмы и, одновременно, громить ее? Почему ты правой рукой подписываешь договор о сотрудничестве, а левой подталкиваешь топтуна? Нам нужно определиться, поговорить откровенно. Я ничего не понимаю.

Лицо Красули изменилось — пропала приветливость, скулы обострились, в глазах появился какие-то мрачные огоньки. Пальцы, сжимающие подлокотники кресла, напряглись, побелели.

— Зато мне все ясно. Проделки Жетона. Завтра же со всем этим будет покончено.

— Как это — покончено? — не понял Федоров, вернее, сделал вид, что не понял. — Разборка?

Легкая улыбка раздвинула пухлые губы женщины. В глаза возвратилось кокетство, замешанное на сожалении и доброте. Вот, дескать, какой же малыш этот почти сорокалетний мужик, самые простые реалии нынешней жизни до него не доходят.

— Разборка? Зечем? Обычное выяснение отношений. Как торгуются на рынке: цену называет продавец, оспаривает покупатель. И так далее. До тех пор, пока не соглашаются… Хочешь поприсутствовать?

Федоров заколебался, но ласковый, требовательный вгляд Сотовой, будто подстегнул решение.

— Любопытно.

— Вот и порешили. Только переночевать тебе придется в моей квартире. Ехать домой не стоит — опасно. Позвони жене, предупреди, пусть не волнуется.

Не женщина — колдунья! Федоров будто лишился воли, поступал бездумно, автоматически. Поднял трубку, набрал номер домашнего телефона. Ответили сразу, словно жена сидела рядом с аппаратом, ожидала звонка загулявшего мужа. А может быть и сидела, и ожидала, виновато подумал Михаил. Какой же он, все-таки, мерзавец, какая скотина!

Красуля думала о своем. Странно, ранее она так скоропалительно не меняла уже принятых решений, а сейчас… Никаких сыскарей, которых смутно пообещал подобрать ей Купцов — только разборка. Ибо толстый боров посягнул не только на ее дочь, но и на любовь, на Мишеньку. Такое не прощается, нанесенной оскорбление можно смыть только кровью.

— Оля, ночевать не прийду. Не волнуйся — дела.

— Какие могут быть дела ночью? Что ты выдумываешь? Бери такси и приезжай!

Действительно, о каких делах он говорит? Права Оленька — вызвать такси и помчаться домой. Но стерегущий взгляд Сотовой давил, подсказывал ответы, заставлял изворачиваться… Колдунья, настоящая колдунья!

— Не могу… Бизнес заставляет работать и днем, и ночью… Приеду завтра к обеду.

Теперь положи трубку, приказали глаза Надежды Савельевны. Федоров все так же автоматически выполнил. Мало того, вопросительно поглядел на «колдунью» — так ли он поступил?

— Пойдем, покажу твою спальню, — Сотова легко поднялась с кресла. — Как спишь — со снотворным или без него?

— Нормально…

Она шла впереди по коридору обширной квартиры, распахнув халатик и откинув голову. Гордо и покорно. Будто предупреждала: не вздумай диктовать свою волю, будет намного лучше, если приказывать буду я.

Открыла предпоследнюю дверь.

— Вот твоя комната. Моя спальня — рядом, — смущенно потупилась она, впервые за этот вечер покраснев. — Пижама — в шкафу, ванная — по соседству. Спокойной ночи.

Часа полтора Михаил вертелся, пытался уснуть. Ничего не получилось. В голове — распахнутый халатик, рассыпанные по белоснежным плечам волосы. Зажег торшер, выбрал на полке какое-то чтиво, принялся листать страницы. На каждой — Сотова, Красуля. То сооблазнительно улыбается, прикрыв ладошками груди, то сбрасывает халатик, то гневно хмурится, то кокетливо грозит пальчиком.

С раздражением бросил на пол книгу, но выключить торшер не успел.

— Почему не спишь?

В дверях — таинственно улыбающаяся хозяйка. Прозрачный халатик сделался еще прозрачней, вернее — исчез.

— Не могу уснуть, — по детски пожаловался Федоров. — Дурацкие мысли лезут в голову…

— Может быть, убаюкать?