Красный терминатор. Дорога как судьба

Путник поднял руки, безмятежно глядя на предзакатное солнце. При этом он напряженно вслушивался, стараясь определить численность напавшего отряда. Через несколько секунд послышались неуверенные шаги — явно только один. В спину уткнулось что-то твердое.

— Оружие! — еще более хрипло потребовал невидимый противник.

— Зачем оно тебе? У тебя свое ружжо есть, — насмешливо ответил путник. Ствол ткнул его в спину еще сильнее.

— Ты поговори, — послышалось сзади, но разговор не получился, ибо в ту же минуту прохожий присел, как плясун, юлой повернулся на каблуках, левой рукой схватил снизу винтовку за ствол и поднял ее, выпрямляясь. Его правый кулак, взмыв вверх, подбросил противника мощным толчком в челюсть, так что зубы лязгнули. Не прошло и двух минут с того момента, как пешеход был вынужден не по своей воле остановиться, а картина на дороге полностью изменилась. Путник стоял на том же месте, слева от него в пыли валялась винтовка (старая добрая мосинская трехлинейка), справа — ее хозяин, парнишка лет восемнадцати. Одной рукой он ощупывал подбородок, другой пытался отыскать улетевший картуз, но, судя по выражению лица, он так еще и не понял, что же с ним произошло.

— И одного ружья для тебя много, — сказал путник, поднимая трехлинейку. — Ты же с ним и обращаться-то не умеешь. Ну вставай, пока не простыл.

— А больше бить не будете? — недоверчиво спросил парнишка, вглядываясь в незнакомца.

— Вот заодно и узнаешь.

Парнишка старчески охнул, нацепил запыленный картуз козырьком назад и медленно поднялся.

— Как звать-то тебя?

— Гришка, — несмело сказал парень, будто его имя, произнесенное вслух, могло привести к новым побоям.

— Так вот, Гришка, отвечай прямо и честно, как перед попом на исповеди в Великий пост. Ты чего с винтовкой по дорогам шаришься?

— У ребят табачок вышел, вот они меня и послали.

— Гришка, а что теперь, в вашем селе по-другому табаку не достать?

— Кому достать, кому нет. Я уже третью неделю по лесу брожу, домой не заглядываю. У нас большаки комбед завели, и с тех пор жизни не стало.

— Ком бед?

— Ага, комбед. Это вроде сельской управы. Только там не нормальные мужики, как мой тятька, а голота. Пришел указ — молодых забирать в солдаты. Вот этот комбед и решает: кого оставить в селе, с бандитами воевать — то есть с нами, а кому в ихнюю Красную армию иттить. Рвань разная в Усадьбе засела. За трудовой народ она, видите ли, борется. Весь самогон с уезда туда свезли, для борьбы. А ребят с приличных дворов велели собрать — и в уезд. Ну, мы в лес и подались.

— Хорошие дела у вас творятся, — сказал путник и повесил на плечо винтовку. — Ну, прощай Гришка, я дальше пошел.

— Ой, дядя, а как же я к ребятам без ружья вернусь? Что же я им скажу? Они мне теперь всю морду разобьют.

— Скажешь: «Федор Назаров по дороге шел и винтовку отобрал».

И Назаров, не глядя больше на Гришку, зашагал дальше.

* * *

Прежде Зимино было богатым и веселым селом. Барин еще лет за десять до Германской войны продал землю крестьянам. С той поры он только читал журналы и ловил бабочек. Мужики с выгодой сбывали урожай в уездный город Монастырск и давали ночлег купцам, едущим туда же на ярмарку. Уставшие купчики могли отдохнуть перед завтрашней дорогой, а сохранившие силы — развлечься. Зимино всегда славилось красивыми девками.

Рано под утро девка пришла,

Рубли в подоле домой принесла.

Теперь, весной 1918 года, село казалось вымершим.

Несколько изб были пусты. Распахнутые ворота приглашали заглянуть во двор, но первый же беглый взгляд расхолодил бы любого мародера — добро вывезено до лоскутка. Чьи-то заботливые руки прибрали все, включая двери и ставни.

Жилые дворы, напротив, были заперты так, будто через Зимино собирался пройти цыганский табор и народ, затаив дыхание, ждет вороватых гостей. Даже собаки лаяли осторожно: гавкнут пару раз и замолкнут, будто раздумывая — стоит ли брехать дальше?

Солдат остановился возле весьма приметных, украшенных резьбою ворот.

— Эй хозяин! — крикнул солдат. — Отпирай ворота, гость пришел!

Назаров присел на лежавшее поблизости бревно и закурил. Самокрутка дотлела наполовину, но хозяин не появлялся. Только залаяла собака.

— Мне что, у калитки ночевать?!

— Ты, дядя, горло не дери. Все равно не откроют, — послышалось сзади.

Назаров обернулся. Неподалеку от него стоял малец лет семи. В ладошке пацан сжимал игрушечную винтовку, вырезанную из доски, с приделанной к ней веревочкой для ношения на плече.

— Почему не откроют?

— Ты с ружьем пришел. Значит, у хозяев сало потребуешь, самогон будешь искать. Может, самого хозяина со двора уведешь. Вот тебя и боятся. Но не сильно, ты же один.

— А ты чего не боишься?

— У меня у самого ружье есть.

В подтверждение этих слов мальчишка наставил на Назарова деревянную винтовку. Солдат хмыкнул и достал из кармана замызганный кусок сахара, кинул его сорванцу.

— Считай, испугал меня и ограбил. А теперь скажи — дома ли Никита Палыч?

— Назаров! Федька! Живой, вернулся!