Действительно, после этих слов отца я подумал, что и на самом деле братья Семеновы, двое Алексеевых — Мартин и Харитон — и Стригун Никодим первыми записались в колхоз. А у них, как говорится, ни кола ни двора. Вот уже сколько лет, как их советская власть наделила землей, а до сих пор на ноги не стали, хозяйство свое никто из них не наладил. Я думал об этом, а отец тем временем не сдавался, наступал более решительно:
— Таким хоть сразу в коммунию… Им бы только за ложку большую ухватиться. На все готовенькое метят. На чужом горбу да в рай, живи — не помирай…
Говорить он умел, мой отец. Нелегко мне было с ним. спорить, особенно отвечать на его острые поговорки.
— А все же будет в колхозе рай! Будет! — Я начинал горячиться. — Но только для тех, кто будет трудиться. Что заработал, то и получай!.. Вот какой рай…
Не помню, вычитал ли я об этом в книгах или, может, услышал от представителей, выступавших на наших собраниях, но получалось неплохо. Отец, словно завороженный, смотрел на меня. Видно, слова мои были сказаны вовремя и упали на добрую, как говорится, почву. И ему, человеку-труженику, дали ответ на самое сокровенное, что его мучило, волновало. Я-то знал, как отец в те дни переживал, ходил сам не свой. По ночам ворочался с боку на бок и вздыхал. Ему было трудно. Очень трудно. Я это видел, понимал и жалел его. Даже обида за мокрые вожжи отступала, отдалялась куда-то, хотя и не забывалась.
Отец снова шел к двери и снова плевал на веник. Постояв у двери, он выходил в сени, потом во двор, под поветь и, прячась от всех нас, что-то там мастерил.
Меня радовало, что так кончался спор. Вглядывался в замерзшее окно, хоть и ничего не было видно. Метель неистовствовала, забивала все щели снегом.
— Это хорошо, что сейчас зима, — сказала мать.
До меня не сразу тогда дошел весь смысл ее слов.
Однажды зимним утром, когда я ушел в Тихославичскую школу, к моему отцу пришел Макар Короткий, один из деревенских богатеев. Макар был не прочь записаться в колхоз, но, столкнувшись однажды лицом к лицу с Игнатом Дроздом и заговорив о колхозе, услышал такие слова: «И на пушечный выстрел не подпустим».
Тогда Макар Короткий по-своему решил, что ему делать. И не сидел сложа руки. Он был из тех, кого называют подколодными змеями. Какой-то злобно-тихий, когда один, и льстиво-вежливый на людях. Всегда он, когда идет по улице, со всеми здоровается, но в лицо, в глаза никому не смотрит, будто он чем-то всегда озабочен, куда-то спешит.
Макару Короткому было о чем заботиться и было куда спешить. Не один он боялся весны, ее скорого прихода. Почему? Об этом скажу позже.
К нам в дом он зашел не очень смело. На то была своя причина. Но именно этим как раз и решил воспользоваться Макар, чтоб с отцом моим начать «дружбу». Причина же была простая: Макар Короткий и отец мой — Прокоп когда-то ухаживали за одной девушкой. Девушка та (теперь она моя мать) отказала Макару. Так, может, время и помириться, не век же враждовать, думал, идя к нам в дом, Макар Короткий.
Войдя во двор, Короткий пристально огляделся, в хату заходить не спешил.
Отец как раз в это время что-то мастерил под поветью и, увидев его, Макар обрадовался и уже смелее зашагал к нему.
— Здорово, Прокоп!
— Здорово, Макар, здорово… — ответил отец.
— Что мастеришь?
— Вот пересыпаю из пустого в порожнее…
— Вижу я, не так уж и пусто в твоем дворе… Ты, брат, и меня скоро за пояс заткнешь…
— Придумал тоже…
— И чего придумывать, если хозяйство у тебя — как есть исправное.
— Вот еще, увидел хозяйство… Один кол на весь двор…
— Пора бы и второго коня иметь…
Хоть каждый и говорил о своем, но друг друга понимали хорошо. Макар знал, что похвала — это самый близкий путь к сердцу рачительного хозяина. Макар Короткий был старше моего отца лет, видимо, на пять или на шесть. Это, может, и давало в свое время преимущество моему отцу в соперничестве с Макаром. Правда, и ростом и лицом мой отец тоже был куда виднее Короткого.
Были они не то что враги, но и не друзья. Просто односельчане. Раньше они не общались. Не было нужды, видно, и не было у них симпатии друг к другу или хотя бы какой-то человеческой взаимности. Семья Коротких всегда жила в достатке, богато. Было у них много земли, скота, сад, пчелы, даже свои машины. Короткие до 1927 года имели батраков, а позднее, уже перед колхозами, нанимали людей на сезонные работы. В зависимость от них попали многие жители деревни. Займет кто-нибудь у них фунт муки, а потом целую неделю летом отрабатывает. Взаймы Короткие давали, но и семь шкур потом сдирали. Одним словом — кулаки.
Нас же в деревне знали больше как малоземельных, вечных отходников (двое братьев отца так и остались в Донбассе шахтерами). Знали и как самых работящих, но и небогатых. Про таких, как отцова родня, обычно говорили: «Сводят концы с концами, перебиваются с хлеба на квас…»
Перед коллективизацией и мой отец, Прокоп, и его младший брат Семен стали уже на ноги и были близки к середнякам. Именно в это самое время и начал кулак Макар Короткий искать дружбы с моим отцом.