Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем

Ушёл в партизаны и Фадеев, хотя мобилизации в армию Колчака он ещё не подлежал – восемнадцать ему должно было исполниться лишь в декабре 1919 года. Но уже весной он, плюнув на выпускные экзамены, двинулся вслед за товарищами в Сучанскую долину, ставшую очагом приморского партизанского движения. В следующие два года Саша Булыга-Фадеев воевал против японцев и белогвардейцев в Приморье, Приамурье, Забайкалье. Вспоминал: «В это время был большой подъём партизанского движения, развёртывались крупные боевые действия, карательные экспедиции белых всюду терпели поражения. Мы четверо – “три мушкетёра и д’Артаньян”, как мы шутя называли нашу четвёрку, – были зачислены в Сучанский отряд рядовыми бойцами, в Новолитовскую роту, и ушли на побережье к устью Сучана, где получили настоящее боевое крещение». «В общем, мы были совершенно отчаянные ребята, – нас любили и в роте, и в отряде. Пётр (Нерезов. – В. А.) был старше Гриши (Билименко. – В. А.) и Сани (Бородкина. – В. А.) на один год, а меня – на два, он был человек очень твёрдый, неболтливый, выдержанно-храбрый, и, может быть, именно благодаря этим его качествам мы не погибли в первые же месяцы: в такие мы попадали переделки из-за нашей отчаянной юношеской безрассудной отваги». «Мы так старались друг перед другом не уронить себя и так заботились о сохранении чести друг друга, что сами не замечали, как постепенно воспитывали друг в друге мужество, смелость, волю и росли политически». «Мы полны были пафоса освободительного, потому что над Сибирью и русским Дальним Востоком утвердилась… власть адмирала Колчака… Мы полны были пафоса патриотического, потому что родную землю топтали подкованные башмаки интервентов». «Война – большая и суровая воспитательница. К этому времени мы уже испытали много тяжелого, жестокого: видели трупы замученных карателями крестьян, потеряли в боях многих людей, которых успели полюбить, знали об арестах в городе лучших наших друзей по подполью, знали о чудовищных зверствах в контрразведках белых. И в то же время из писем наших друзей – подпольщиков Владивостока – мы узнавали, что такой-то и такой-то из наших бывших товарищей-соучеников ушел в белую армию или в офицерскую школу, такой-то подличает, такой-то молчком уходит в сторонку, – всё это ожесточало наши сердца. Многое из прошлого казалось уже детски-наивным, требовало пересмотра. Кое-кого из бывших товарищей мы теперь, не дрогнув, расстреляли бы, если бы он попал к нам в руки, иных мы презирали, об иных сожалели, что дороги наши пошли врозь».

Ещё в детстве Фадеев дружил с Женей Хомяковым, Гришей Кравченко и Шурой Дрекаловичем, родители которых владели богатыми хуторами на берегах Уссурийского залива – под Шкотово, в Петровке и на восточной окраине Владивостока. «Мне фатально пришлось участвовать в 1919 году в разорении партизанами всех трёх этих хуторов! Хутора эти – в силу их благоустроенности и обширности – всегда служили базой для командования белых карательных экспедиций. Кроме того, в амбарах было много хлеба, а в конюшнях, пунях и хлевах – немало лошадей, коров, свиней, – всё это было захвачено для партизанских отрядов. Можете себе представить, как интересно мне было на хуторе Хомякова, спустя несколько месяцев после того, как я пользовался его гостеприимством! К чести моей сказать, я не испытывал решительно никаких угрызений совести. Никого из хозяев, понятно, не было уже на хуторе, но прислуга и работники Хомяковых меня узнали и пытались через меня отстоять хозяйское добро. Пришлось мне прочесть им целую лекцию о революционной законности».

«Я очень быстро повзрослел, обрёл качества воли, выдержки, политически обогнал своё поколение на несколько лет, научился влиять на массу, преодолевать отсталость, косность в людях, идти наперекор трудностям, всё чаще обнаруживал самостоятельность в решениях и организаторские навыки – одним словом, я постепенно вырастал в ещё хотя и маленького по масштабам, но политически всё более сознательного руководителя. Тут начался первый, страшный разгром партизанского движения японскими силами… потянулись недели тяжких поражений, потерь, голодовок, немыслимых (по расстояниям и по быстроте движения) переходов из района в район». Диверсии на железной дороге, перестрелки… Булыга-Фадеев агитировал крестьян, участвовал в выпуске партизанской газеты. Уже тут раскрылась его способность к работе с массами и главная страсть – живое слово. Позже он скажет: «Как писатель своим рождением я обязан этому времени. Я познал лучшие стороны народа, из которого вышел. В течение трёх лет вместе с ним я прошёл тысячи километров дорог, спал под одной шинелью и ел из одного солдатского котелка».