Красное и зеленое

Фон Паулюс торопился прорваться к Волге. Он считал, что там его ожидает слава, фельдмаршальский жезл, а солдат его армии — скорый конец этого сущего ада, называемого Восточным фронтом. Немецкие дивизии тяжелой поступью шли вперед, и вряд ли кто из сотен тысяч чужеземцев задумывался над своей судьбой. Они были слишком упоены надеждой на победу.

Маленький городок в степи и здание института рядом с этим городком волею случая оказались в самом русле двигающихся немецких армий.

Люди в городке и окружающих селах бросали свои дома, скот, имущество и бежали с отступающими русскими войсками на Восток. Но институт так просто бросить было нельзя. Он слишком много значил для всех, кто работал в нем, и слишком дорог для страны. Из него нужно было вывезти все, оставив немцам разве только стены.

Десятки людей бережно собирали и укладывали в ящики приборы, книги и бумаги. А в окна уже бил тревожный красный свет. Это горел городок. Фронт подошел так близко, что ухо различало порой отдельные звуки боя. Откуда-то издалека били тяжелые пушки, на окраине города взвизгивали мины, в степи трещали пулеметные очереди. Через парк проходили отряды солдат, до предела уставших, пыльных, заросших щетиной, удручающе молчаливых. Они прятали глаза, но крепко держали в руках винтовки.

Аркадий Павлович Ильин сутки не выходил из кабинета, где работал последние шесть месяцев. Ему выпало наиболее сложное дело — в полном порядке свернуть лабораторию, так, чтобы на новом месте в самый короткий срок наладить ее работу вновь. Только изредка отрывался он от дела и тревожно поглядывал в настежь открытые окна. Руки его были в ссадинах и порезах, с уставшего лица не сходил румянец возбуждения. Он очень спешил. Максатов прислал ему трех помощников и машину. Лаборатория являлась наиболее важной в институте, и оставить что-либо из нее немцам Ильин не имел никакого права. Только бы успеть…

Рывком открылась дверь. Ильин оглянулся. На пороге стоял Терещенко. Он был бледен, дышал открытым ртом, словно от быстрого бега.

— В чем дело? — недовольно спросил Ильин.

— Машину нашу… В общем, подбили. Шальной осколок. Прямо в мотор…

— Где Максатов?

— Прислал к тебе. Давай скорей, сейчас подойдут лошади. Твою лабораторию приказано грузить на первую же подводу. Я помогу.

Несколько минут они работали молча, два молодых научных сотрудника, чем-то похожие друг на друга и в то же время очень разные. Ильин украдкой несколько раз взглянул на товарища. Руки у Терещенко дрожали, на лице замерло испуганное выражение. Он суматошно бегал из угла в угол, помощи от него было мало.

— Слушай, Ион, — раздраженно сказал Ильин. — Ты сядь и посиди спокойно пять минут.

— Почему?

— Приведи в порядок нервы. Ну, чего раскис?

— Страшно. А тебе — нет?

— И мне страшно. Но возьми себя в руки.

Терещенко стоял посреди комнаты, то сжимая, то разжимая кулаки. Он неотрывно смотрел в окно. Там полыхало зарево. Городок…

— О, черт! — в сердцах воскликнул он и, сорвавшись с места, начал выносить из комнаты готовые тюки.

Ильин через силу засмеялся. Проняло! Лицо Ильина, худощавое, живое, с уже наметившимися складками у рта и крупной ямочкой на подбородке, приобрело сосредоточенное, даже угрюмое выражение, не свойственное юности. Юность! Какая там, к черту, юность, когда творится такое!.. Он со злостью затянул проволоку на ящике.

Снова влетел Терещенко. Щеки его теперь зарумянились. Ни слова не сказав, он схватил новый тюк и бросился в дверь.

Кто-то крикнул в окно:

— Эй, у Ильина! Подводы прибыли! Давай грузи!

Вбежал Терещенко с двумя рабочими.

— Живо, живо! — торопил Ильин, косясь на красные отсветы близкого пожара.

Он вместе с Терещенко потащил кипу бумаг. Потом они вынесли тяжелый ящик.

— Осторожно, — сказал Ильин. — Здесь готовый препарат.

— Тот самый? — уточнил Терещенко.

— Да.

— Бумаги все забрал? — опять спросил Терещенко.

Ильин кивнул головой.

— Груз важный, как это его раньше не отправили? — заметил Ион Петрович и тщательно уложил ящик среди других вещей.

Из дверей института торопливо вышел Максатов.

— Ну как? — спросил он Ильина.

— Все в порядке, Николай Александрович, — спокойно и даже весело ответил Ильин.

Он знал характер своего шефа. Как и многие из людей, всю свою жизнь отдавших науке, Максатов был очень непрактичен в обыденной жизни, а такой из ряда вон выходящий случай, как эвакуация института, совсем выбил его из колеи. Он нуждался в поддержке.

— Все в порядке, — повторил и Терещенко. — Давайте трогаться, пока не поздно.

— Наши люди здесь? — спросил Максатов.

— Сейчас подойдут, — сказал Ильин. — Не видно только Бегичевой. Она еще у себя.

— Па, па, надо ехать! — с горечью воскликнул Максатов. И вдруг взялся за голову. — Ехать! Бросать свой институт! А куда ехать? В неизвестность.

Но его уже подхватили под руки и повели к рессорной тележке, где сидели с чемоданами на руках две заплаканные женщины.

— Маша, а Маша! — взывала к раскрытым окнам одна аз них.-=Ну, где же ты? Скорее! Не задерживай, ради бога!

— Я сейчас! — раздалось из одного окна. — Иду, иду!..