Красное и черное

— Я больше с тобой никогда не увижусь! Я скажу, чтобы тебя не пускали в тюрьму! — вскричал Жюльен. — И, конечно, на другой же день покончу с собой от отчаяния, если ты только не поклянешься мне, что никогда не сделаешь такого шага, который превратит нас с тобой в посмешище для всего света. Отправиться в Париж! Ты это не сама придумала. Скажи мне, кто это, какая интриганка тебя надоумила?..

Будем наслаждаться счастьем, пока у нас еще осталось немного дней этой краткой жизни. Спрячем нашу жизнь от всех. Мое преступление слишком очевидно. Каких только нет связей у мадемуазель де Ла-Моль! Поверь мне, она делает все, что только в силах человеческих. Здесь, в провинции, против меня все богачи, все солидные люди. Твоя выходка еще более обозлит этих состоятельных, а главное, умеренных людишек, которым живется так легко… Не надо давать пищи для смеха всем этим Малонам, Вально и тысяче других людей, получше их.

Жюльен был уже почти не в состоянии переносить тяжкий воздух каземата. На его счастье, в тот день, когда ему объявили, что он должен умереть, яркое солнце заливало все кругом своим благодатным светом, и Жюльен чувствовал себя бодрым и мужественным. Пройтись по свежему воздуху было для него таким сладостным ощущением, какое испытывает мореплаватель, когда он после долгого плавания, наконец, ступает на сушу. «Ничего, все идет хорошо, — сказал он себе, — я не дрожу».

Никогда еще голова эта не была настроена столь возвышенно, как в тот миг, когда ей предстояло пасть. Сладостные мгновения, пережитые некогда в вержийских лесах, теснились в его воображении с неодолимой силой.

Все совершилось очень просто, благопристойно и с его стороны без малейшей напыщенности.

За два дня он сказал Фуке:

— Какое у меня будет душевное состояние, за это я не могу поручиться; этот каземат до того отвратителен, здесь такая сырость, что меня временами бьет лихорадка и я впадаю в какое-то беспамятство; но страха у меня нет. Этого они не дождутся — я не побледнею.

Он заранее уговорился, чтобы в этот последний день Фуке с утра увез Матильду и г-жу де Реналь.

— Посади их в одну карету, — сказал он ему, — и вели кучеру гнать лошадей во весь опор. Они упадут друг другу в объятия или отшатнутся друг от друга в смертельной ненависти. И в том и в другом случае бедняжки хоть немного отвлекутся от своего ужасного горя.

Жюльен заставил г-жу де Реналь поклясться, что она будет жить и возьмет на свое попечение сына Матильды.

— Кто знает? Быть может, мы и после смерти что-нибудь чувствуем? — сказал он однажды Фуке. — Мне бы хотелось покоиться — вот уж поистине верное слово «покоиться»! — в той маленькой пещере на большой горе, что возвышается над Верьером. Сколько раз, бывало, — помнишь, я тебе когда-то рассказывал? — я забирался на ночь в эту пещеру: внизу передо мной расстилались богатейшие края Франции, я глядел на них сверху, и сердце мое пылало честолюбием. Тогда ведь это была моя страсть. Словом, эта пещера и поныне дорога мне, и потом — с этим уж, конечно, нельзя не согласиться — она действительно расположена так, что невольно влечет к себе душу философа. Так вот, наши добрые члены безансонской конгрегации рады нажиться решительно на всем, и если ты сумеешь за это взяться, они продадут тебе мои бренные останки.

Фуке преуспел в этой мрачной сделке. Ночью он сидел у себя в комнате, возле тела своего друга, и вдруг, к своему величайшему изумлению, увидел входящую Матильду Всего несколько часов тому назад он оставил ее в десяти лье от Безансона. Глаза ее блуждали, и во взгляде было что-то безумное.

— Я хочу его видеть, — сказала она.

У Фуке не хватило духу ни ответить ей, ни двинуться с места. Он показал пальцем на большой синий плащ на полу: в нем было завернуто все, что осталось от Жюльена.

Она упала на колени. Конечно, воспоминание о Бонифасе де Ла-Моле и Маргарите Наваррской придавало ей какое-то сверхчеловеческое мужество. Дрожащими руками она развернула плащ Фуке отвел глаза.

Он слышал, как Матильда стремительно двигалась по комнате. Она зажгла одну за другой несколько свечей. Когда Фуке, собравшись с силами, обернулся, он увидал, что она положила на маленький мраморный столик прямо перед собой голову Жюльена и целовала ее в лоб.

Матильда проводила своего возлюбленного до могилы, которую он сам себе выбрал. Большая процессия священников сопровождала гроб, и, втайне ото всех, одна, в наглухо занавешенной карете, она везла, положив себе на колени, голову человека, которого она так любила.

Поздно ночью процессия добралась до вершины одного из самых высоких отрогов Юры, и здесь, в маленькой пещере, ярко озаренной бесчисленным множеством свечей, двадцать священников отслужили заупокойную мессу. Жители маленьких горных деревушек, через которые проходило шествие, вливались в него, привлеченные невиданным зрелищем этого необыкновенного погребения.

Матильда появилась в длинной траурной одежде, а после службы по ее приказанию в толпу разбросали пригоршнями тысячи пятифранковых монет.