Красно солнышко

Да-а, растревожил Настасью Башарину красный следопыт Венька Захаров… Давно миновали те времена, когда Настасья, уткнувшись в подушку, неслышно плакала по ночам, стараясь не разбудить детей своих, четырнадцатилетнего Мишку и маленькую Зину, давно… Но вот заявился Венька, и припомнился Настасье Степан, живой. Много похоронок пришло за время войны в Студеную, а она, Настасья, ничего не получила. Пропал человек, словно в воду канул. В первые послевоенные годы все еще надеялась Настасья, что придет Степан, на каждый стук в калитку вскакивала и бежала к окну. И радовалась, и боялась Настасья Степанова прихода, боялась потому, что не уберегла старшего, Мишку: утонул Мишка в августе сорок пятого года. И хотя не было никакой материнской вины в смерти сына, все равно Настасья считала себя в чем-то виноватой. Сколько слез она выплакала, сколько горя приняла, знает лишь она одна. Зря радовалась Настасья, зря боялась — не пришел Степан…

У калитки остановилась худенькая старушка, долго смотрела на Настасью, потом спросила:

— Ты что, Настасья, сидишь?

— Зятя жду на обед.

Старушка постояла-постояла и пошла дальше. Огненнорыжий петух вдруг ни с того ни с сего издал громкий воинственный крик. Задремавший Индус испуганно вскочил, поджал хвост и пулей шмыгнул в подворотню. И лишь там, разобравшись, в чем дело, сердито и часто залаял. Возле дома с визгом затормозил мотоцикл. С сиденья лихо соскочил Настасьин зять Павел, ногой открыл калитку и весело спросил:

— Зинаида дома?

— Не бывала.

Павел сразу похмурел и, громко стуча сапогами, поднялся на крыльцо.

— Потихоньку, Паша, — попросила Настасья.

— Чего это?

— Анюткин паренек в избе сидит.

— Ну?

— Работает.

Павел и Настасья зашли в избу. Венька дочитывал последнее письмо. Павел не спеша вымыл руки, сел за стол, начал есть, то и дело поглядывая на мальчика.

— Красный следопыт, — сказала Настасья.

— Гляди ты! — буркнул зять.

— Надо еще один запрос сделать, — аккуратно складывая письмо, сказал Венька.

— Сделай, Веня, сделай.

— Толку-то, — усмехнулся Павел.

— Степан Иванович упоминает о каком-то Савраскине. — Венька открыл блокнот. — Вот: «Наипервейший мой друг Петруха Савраскин. Петр Васильевич. Родом из-под Пскова. Деревня его родная сейчас под немцем. И не знает Петруха ничего о своих родных-знакомых». — Венька помолчал, серьезно посмотрел на Павла. — И еще: «Петруха успел стрельнуть, а то бы каюк. Так что, Настасья, благодари дружка моего Петю Савраскина. Спас он меня от верной смерти».

— Ишь ты, — удивился Павел. — Следопыт! Этот… Как его? Шерлок Холмс! Да ты знаешь, сколько Савраскиных на белом свете!

— Может, и много, да в отделении Степана Ивановича наверняка один был, — ответил Венька и встал. — Пошел я, тетка Настасья.

— Спасибо, Веня, — завертывая письма в газету, сказала Верста. — Так ты отпиши.

— Обязательно, — пообещал Венька и вышел.

— А у него котелок варит, — сказал Павел. — Шерлок Холмс!

— Он с добром пришел, Паша.

— А я что? Я ничего. — Павел отодвинул тарелку. — Вот жены на обеде нет — это непорядок!

— Теперь такое время. Сенокос. Самая работа агроному.

— Начальство. Днем в поле, вечером совещанья, заседанья… Разве это жизнь?!

Залпом выпив кружку молока, Павел встал, вышел на улицу, сел на мотоцикл и с ревом полетел по деревне, обдав пылью бегущих к речке Веньку и Индуса.

— Эге-гей! — крикнул Павел. — Шерло-ок Холмс! Молодец!

Венька переждал, пока уляжется пыль, снял галстук и, размахивая им, помчался по зеленой высокой траве. За ним с веселым лаем короткими прыжками несся Индус.

Глава вторая В ГОРОДЕ

Венька и Валька возвращались с утренней рыбалки. На плечах они несли удилища, а в руках у каждого покачивались связки крупных рыбин, да не голавлей, не подлещиков, а серебристых, нежных хариусов. Индус весело бежал впереди и, казалось, был не менее горд богатым уловом, чем сами рыбаки. Валька, остановившись у своей калитки, в который раз сказал:

— Смотри, Венька, никому ни слова о нашем месте.

— Могила, — успокоил друга Венька.

Одно время Валька Чебыкин не разговаривал с Венькой, обидевшись, что тот один ходил к Настасье: ведь Валька тоже считался красным следопытом, да и письмо в Министерство обороны по поводу Степана Ивановича они сочиняли вместе. Но обида сама собой забылась, тем более что второе письмо о Савраскине они тоже написали сообща, прямо на имя министра обороны. Написали — и не то чтобы забыли, но не вспоминали о нем: некогда было. С утра ни свет ни заря на рыбалку, а то в лес, где уже полным-полно было ягод — земляники, голубики, малины. А ночами гнали коней на заливные луга, за речку Стригу, и, когда смеркалось и на землю медленно опускалась тихая темнота, разжигали костер, заваривали чай и до утренней зорьки слушали рассказы бывалого человека, библиотекаря Сени, который хотя и не успел повоевать, молод был, но тоже повидал немало. Жил и в Средней Азии, в горячих песках, проводил газопровод, и в тундре, на далеком полуострове Ямал, гонял плоты по Енисею и ходил рыбаком в Атлантический океан. Рассказывал Сеня занятно — век бы слушал!