Красно Солнышко

Встал, вернулся к коню, снова в сумки перемётные полез. Достал оттуда каравай хлеба, мяса сушёного кусок, протянул меднокожей. Та чиниться не стала. А может, оголодать уже успела не на шутку. Сумки-то её тощие, пустые. Сходил к роднику, воды принёс в туеске. Напоил. Поела, попила. Заёрзала, на мужчину глядючи. Алеть щёки начали, ну куда уж больше-то? И так кожа красная. Понял князь – стесняется его. А дело делать нужно. Усмехнулся, взял коня под уздцы, отошёл в сторону, уздечку за ветку завязал, сам за кусты зашёл. Ждёт. Долго ждал. Потом вышел. Девка сидит спокойно. Не боится. То ли не сильничают меднолобые своих, то ли просто не думает об этом. Но лицо спокойное. Смотрит на мужчину уже с любопытством. Повязку трогает, дивится невиданной ткани.

– Ну что с тобой делать-то? – молвил князь, а у самого вдруг сердце ёкнуло – улыбнулась девица слабо-слабо, но личико её вдруг таким стало… И сразу словно теплом повеяло, душу лаской окатило.

И уже не думая ни о чём другом, наклонился Брячислав, подхватил её на руки. Забилась было дева, царапаться стала, да князь её к коню понёс, усадил на подушку меховую. Конь всхрапнул, ушами дёрнул, и замерла красавица. А князь ей пальцем шутливо погрозил, вернулся к тому месту, где она прежде сидела, сгрёб все сумки-конверты и на коня навьючил. Сам в седло запрыгнул, тронул жеребца. Обратно. Девица вновь задрожала, да на её страх славянин внимания боле не обращал. И правильно, вскоре та затихла, успокоилась. Даже чуть прижалась спиной к груди воина. А раз князь ей руку на талию тонкую положил, когда конь по оврагу взбирался, так даже вздохнула благодарно.

Вернулись в родные места. По пути спали на одной шкуре, другой укрывались, ночами холодными друг дружку грели. И тут из кустов волкодав громадный вымахнул, зубы ощерил, зарычал, дева в своего спасителя вцепилась, закричала жалобно. Прикрикнул Брячислав на пса, тот утих. Рядом побежал. Вот и дорога в лесу прорубленная открылась. Едет князь, а дева сидит уже спокойно. Не царапается, не кричит. Словно в привычку ей всё. Проехали по граду, во двор терема въехали. Князь поводья конюшим бросил, повелел позвать Путяту-жреца, да баню топить, ну и жёнок кого. Сам деву лесную на руки принял, в горницу поднялся. Той любопытно. Смотрит по сторонам, но молчит. И спокойна – на диво просто. Не шарахается, не кричит. Внёс в опочивальню, на ложе уложил, мехами драгоценными устеленное. А там и жрец явился, и жёнки две дружинников. Путята повязку, князем наложенную, снял, головой покачал, на распухшую лодыжку глядя. Начал прощупывать осторожно. Девица губу прикусила. Раз не выдержала, вскрикнула от боли.

– Кость в двух местах сломана, княже. Да ещё она её разбередила. Словом, плохо дело.

– Что, ходить боле не сможет?

Жрец рукой махнул:

– С чего бы вдруг? Сможет! Но прихрамывать немного будет.

Облегчённо вздохнул Брячислав, а жрец на девушку внимательно смотрит, на узоры, что по её платью вышиты.

– Видел я такие знаки, княже.

– Я тоже.

– И где ж ты такую красу лесную выискал? – полюбопытствовал.

– На грядке выросла, – буркнул Брячислав.

Жрец улыбнулся:

– Надо и себе такую поискать будет…

Ушёл жрец, а князь велел жёнкам девушку помыть, благо баня подоспела. Те кивнули. Брячислав тростиночку на руки подхватил, а она приникла к нему так доверчиво, голову на грудь положила. Жёнки даже руками от умиления всплеснули. Сам понёс. И кажется ему, что всегда деву лесную так и носил. Прежде когда-то. Настолько всё… знакомо, что ли… Или просто нечто забытое вспоминается… Да и у неё, похоже, такие же ощущения.

Потом ждал, пока её отмоют. Там, правда, без драки не обошлось, ну да славянки – девки крепкие. Как меднокожая ни царапалась, отмыли, отскребли, и кожа даже светлее стала. Чуть-чуть. Натянули на неё рубаху белую. Позвали князя – забирай своё чудо лесное. Та на лавке сидит, смотрит злобно на женщин, едва не шипит, как змей подколодный. Но Брячислава увидела, сразу успокоилась. Он её опять на руках наверх отнёс, вновь на ложе уложил, полостью медвежьей прикрыл. А тут уже и Гостомысл с Эпикой, и Путята вернулся с белой глиной. Первым любопытно, кого там брат и деверь в лесу нашёл. А жрец лечить явился. Ногу надо обездвижить, а перед тем косточки сложить. Пока жрец свою глину особую мешал в ведёрке крохотном, деву напоили отваром маковым. Она и глаза закрыла. Слегла. Жрец стал на ощупь кости править. Потому и усыпили меднокожую, чтобы больно не было. И воин сильный, бывало, криком кричит от такого… Потом Путята глину наложил.

Устроил на ложе князь девицу поудобней. Двери закрыл в опочивальню, в горницу вышел. Брат глянул на него, и Эпика, вздохнули, пошли на свою половину.

– Эй, вы чего? – опешил Брячислав.

А брат смеётся:

– Когда у человека такое лицо, разговаривать с ним бесполезно.

Сообразил старший, о чём ему тот говорит, смущённо улыбнулся:

– Что, так заметно?

Эпика кивнула. Тогда Брячислав облегчённо вздохнул:

– И ничего больше не скажете?

Но ему только рукой махнули в ответ.

Глава 17