Красно Солнышко

– Влезет. Не стану перечить, княже. Но сперва, полагаю, после похода нужно корабли проверить. Особенно ромейские. Да посмотреть, что можно сделать с ними. Люди, говорю, измаялись, пока их сюда довели через море.

Брячислав кивнул:

– Так и сделаем. Седмица для переезда погоды не сделает. Но лодью в Аркону пошлём в срок! – Нахмурился, готовый одёрнуть любого, кто возразит.

Но несогласных не было. Все понимали, что князь прав.

Внезапно в двери клети забарабанили, позвали:

– Княже, княже!

Все схватились за оружие, вскочили.

– Входи! Что случилось?

На пороге мялись караульные:

– Да тут, княже…

– Не тяни тура за хвост! Говорите, что случилось?! – не выдержал Гостомысл.

И старший из караульных, что был на берегу, охраняя вытащенные на песок корабли, едва заметно улыбнувшись, ответил:

– Чужого поймали.

– Чужого?! – Глаза Брячислава сузились от гнева – вот же, только что хвалил чудь, что те слово держат, и на тебе! Обманули!

Но воин, чуя закипающий в князе гнев, торопливо обернулся и махнул рукой:

– Давай сюда!

Из темноты показались ещё двое, ведущие спотыкающуюся невысокую фигуру, обмотанную с головой плотной тканью и перехваченной у пояса верёвкой.

– Вот, княже…

Развязали узел, сдёрнули плащ, в который был закутан пленник, и… Гостомысл открыл от удивления рот, а Путята впервые рассмеялся в голос:

– Ну, младшенький! Ну, учудил! А ещё хвалился, что ромейки нас ни в жизнь не найдут!

Брячислав, не понимая, посмотрел на обоих, потом на стоящую перед ним гибкую фигурку в грубом хитоне, с огромными, блестящими в свете факелов глазами, идеальными чертами лица и светлыми для гречанки волосами.

– Что за…

Жрец перестал смеяться и ответил:

– Эпика это, старший князь. Та самая, с которой брат твой в Лондиниуме утешался. Дочка князя ромейского. Видно, полюбился ей Гостомысл, коли бросила всё да на борт пробралась и спряталась. Где нашли?

– С ромейской каторги спрыгнула. Только что. Отошла нужду справить. Мы мешать не стали. Дело такое… А как закончила, тогда и скрутили.

Жрец кивнул, потом серьёзно, как никогда, взглянул на Брячислава:

– Что скажешь, княже?

Тот скривился, как от зубной боли:

– Пусть брат решает.

Лицо Гостомысла было непроницаемым. Наконец заговорил:

– Ты же сам говорил, Путята…

– Я чужую смелость уважаю. А девица доказала, что храбростью не обижена.

– У меня лада в Арконе осталась.

– Возьми второй женой.

– Твою ж… – Гостомысл вновь скривился, потом его лицо разгладилось. – Пусть с нами пока будет. Вернусь – видно станет. Коли тяжела – так тому и быть. Будет водимой супругой, но младшей. Нет – верну назад с первым же караваном в родные края.

– Как знаешь.

Все засобирались, благо караульные уже ушли обратно на берег. Наступающий день обещал быть тяжёлым… Брячислав подошёл к своей лежанке, сгрёб рукой меха, буркнул:

– Остальное завтра заберу.

– Ты куда, брат?!

Но тот махнул рукой, шагнул к выходу из клети. На пороге обернулся:

– Баня ещё теплая…

Глава 11

Ладью на Аркону провожали немногие. Все были заняты делами, вдруг навалившимися неимоверной горой: люди выгружали корабли, сваливая грузы прямо на землю, лишь бы до них не добралась морская вода. Конопатили по новой бочки, чуть поодаль, прямо на берегу устроили козлы, где распускали, непрестанно меняясь, стволы бронзовых сосен на доски. Горели костры, на которых грелась в больших котлах смола, вскрикивали предсмертно время от времени олени, которых торопливо забивали, и, выпотрошив и порезав на куски, укладывали мясо слоями, чередуя с солью, в большие туеса. Работали все не покладая рук, – весть о переселении восприняли с восторгом, благо те, кто ходил на разведку новых земель, уже успели поведать остальным настоящие чудеса. Да и новые места посмотреть хотелось – здесь уже окружающий пейзаж всем успел намозолить глаза.

Лодья скользнула к выходу из бухты, подняла паруса. В трюмах – провиант, вода, меха. Ещё немногое золото, что взяли по пути к Зелёной земле, да казна Лондиниума, вычищенная Гостомыслом. На берегу застыла фигурка гречанки Эпики, заливающейся слезами, – её любимый, проведя с ней всего лишь две ночи, вновь покидал девушку. Впрочем, долго стоять без дела ей не дали. Путята рявкнул, и она поспешила на кухню, помогать поварам. Те пекли хлеб из свежесмолотой муки. Анкана уже давно хлопотала там, вымазавшись по самую макушку. Иннуитка восприняла появление ещё одной женщины в лагере очень хорошо, обрадовавшись подруге, только жалела, что не может с ней разговаривать. Гречанка же, увидев переваливавшуюся, словно уточка, молодую женщину, была удивлена до глубины души и отнеслась к той как к ровне, без превосходства и надменности.

– Княже! Дозорные знак подают!