На подставке для мыла лежало дилдо, клиентка протянула его мне и встала на четвереньки. Я воткнул его ей в пизду, потом в задницу. Я уже возбудился, но женщина витала где-то далеко в других мирах. Она только стонала, я понятия не имел, что ей нужно. Я пошел уже проторенной дорогой и начал трахать ее сзади. Женщина кончила, я буквально заставил ее сделать это, но она платила, а значит нужно было долбить до конца.
Когда я вытащил из нее свой член, она легла и уставилась на меня, облизывая губы. Я хотел принять душ, взять деньги и идти домой, но клиентка хорошо заплатила. Теперь она хотела, чтобы я сблевал на нее.
Я несколько раз совал палец себе в глотку. Я стоял над ней в полусогнутом состоянии, обмякший член болтался в, полном спермы, презервативе. Каждый раз, когда рвота подступала к горлу, я едва не терял равновесие, поверхность ванны была очень скользкой. Наконец, у меня получилось, когда я закончил ее сиськи и грудную клетку уже покрывали густые коричневые брызги коктейля и полупереваренной картошки-фри. Некоторое время женщина размазывала мою рвоту по животу и втирала ее в волосы на пизде.
Двадцать минут спустя она уже стояла у открытой входной двери и протягивала мне деньги. Сорок процентов шло латиносу, она оплатила эту сумму напрямую с одной из кредитных карт. Я принял душ и оделся, но женщина так и стояла голая и измазанная высыхающей рвотой. Похоже, она и спать собралась в таком виде.
Глава двенадцатая
Раннее утро. Я покидал грязную и беспутную Венецию. Хорошо хоть Райан меня не поджидал. Во мраке не было видно ни серого «Плимута», ни откопанного Бела Лугоши, притаившегося на лестнице в доме на другом конце улицы. Я начал упаковывать вещи.
Квартира была пустой, какой я ее и оставил. Но все это временно, здесь будут еще легионы квартиросъемщиков.
Вещей у меня набралось на два мешка для мусора. Совсем немного – одежда, ванные принадлежности, видеокассеты, журналы со сплетнями кинозвезд, флаконы с таблетками, фотография мертвой девушки. Но я все равно устал, когда закончил сборы. Предстоял долгий день, столько еще нужно было сделать. Я сидел на грязном ковре и курил. Когда от неудобного вертикального положения начало ныть все тело, я лег, закрыл глаза и попытался абстрагироваться от шума в голове. Без десяти восемь на моем запястье запищали «Касио». Ройстон обещал подойти к пол-девятому, но я хотел закончить все пораньше.
Я отнес мешки к машине, потом вернулся, чтобы еще раз все проверить. Я неподвижно встал посреди комнаты, мне хотелось в последний раз насладиться связанными с ней приятными воспоминаниями. Но я почувствовал лишь атмосферу косности и застоя, моя старая-старая жизнь рассыпалась в прах.
Я немного проехал на машине вниз по улице, отсюда я по-прежнему видел дверь квартиры. Я ждал. Прошло совсем немного времени. Ройстон приехал в пятнадцать минут девятого. Он припарковал свой блестящий черный «Кадиллак» и вприпрыжку побежал к лестнице, Ройстон напоминал собачку, ждущую косточку на обед. Его очки бликовали на солнце, а рот напрягся и вытянулся, Ройстон напряженно втягивал в себя воздух. Я смотрел, как он стучит в дверь. Естественно, никакого ответа. Он постучал еще раз, потом достал свою копию ключей и исчез внутри здания.
Через полминуты Ройстон выскочил из дома. Стоя на вершине лестницы, он дико озирался вокруг. Дурак не знал, что у меня был «Прелюд», поэтому и не заметил меня. Я сидел, склонившись над журналом, который скрывал большую часть моего лица. Ройстон вернулся в квартиру. Затем снова вышел, казалось, он вот-вот разрыдается. Ройстон спустился по лестнице, он двигался импульсивными рывками, словно вообще не видел, куда идет.
Я почувствовал, как кровь, хлещущим потоком поднимается от моей промежности к глазам. Как же хорошо, хорошо, хорошо. Я хотел наорать на него. Хотел встать на крышу машины и бить себя в грудь. Но тогда он запишет номер и сможет меня выследить. Так что я просто сжал бедра и завел машину. Прочь из Венеции. В Санта-Монику.
Он поступил подло, не отсрочив арендную плату, и я украл его мебель. Я понимал, что это мелочь, но все равно было очень приятно. Однако настоящая ценность такого поступка заключалась в другом. Это была еще одна точка на дороге, уводящей прочь от обыденности, еще один необратимый шаг в сторону от правил прошлой жизни. Раньше я бы никогда не решился на такое. Значит, я становлюсь кем-то другим.
Я ехал, опустив оба окна, мне хотелось, чтобы ветер ласкал мою кожу. В Санта-Монике я свернул на Пасифик Кост Хайвей. Я мог бы ехать по этой дороге прямиком до Сан-Францико, а то и дальше. Меня осенило. Я могу просто ехать все дальше и дальше, а бензина будет оставаться все меньше и меньше, и с каждой милей часть меня будет испаряться и улетать, и так до тех пор, пока машина с хрипом не остановится на какой-нибудь прибрежной обзорной площадке. А я исчезну.
Ветер унесет меня.
Если только.