Нет, не об этом помышлял Ричард. Он хотел когда-то безраздельно властвовать над Кэссиди, завлечь в свои сети, поработить ее, целиком подчинив своей воле. Но в эту минуту, напротив, он стал ее рабом, целиком и полностью оказался в ее власти, согласился отдаться на милость победительницы. Поразительно, но, понимая все это, Ричард всем своим существом отдавался страсти, уже не контролировал более свои поступки, позабыв обо всем на свете, кроме жаркого и до безумия сладостного плена ее губ.
Перед ним на коленях стояла несравненная женщина. С чудесной улыбкой и вечно испуганными глазами, с доброй и ранимой душой, с исключительно развитым материнском инстинктом, придающим ей силы для любой, пусть даже смертельной схватки. И главное, рядом с ним именно та женщина, которую он искал, женщина, которую он любил…
В последний миг Ричард все-таки попытался отстраниться, спастись, пока не произошло непоправимое, но Кэссиди не позволила ему вырваться; ее руки еще сильнее обхватили его бедра, насильно удерживая, в то время как мягкие, неумелые, но неумолимые губы порождали в нем самые сильные и невероятные ощущения, каких он не испытывал ни разу в жизни. И вот настало незабываемое и трепетное мгновение, когда, не в силах больше противиться неизбежному, Ричард выгнулся навстречу сладостной пытке и выплеснул ту пульсирующую и фонтанирующую страсть, которую никогда прежде не испытывал ни с одной другой женщиной.
Ричард прекрасно знал, что и для Кэссиди это испытание – первое в жизни. И оно никогда не повторится для нее с другим мужчиной. И его самого, и все то, что из него изверглось, она восприняла с неподражаемым стоическим спокойствием. Немного отдышавшись, Ричард опустился на пол рядом с Кэссиди и порывисто обнял ее.
Разгоряченная, взволнованная и дрожащая, она прильнула к Ричарду, зарывшись лицом в его крепкой и влажной груди. Кэссиди поняла, что победила, но одновременно и проиграла. Да, Ричард теперь принадлежал ей, но зато и ее добровольно возложенные на себя узы стали еще крепче.
Она попыталась высвободиться, и Ричард не стал ее удерживать, надеясь только, что Кэссиди не заметила, с какой неохотой он разжал объятия. В лунном свете лицо рыжеволосой женщины казалось бледнее обычного, и лишь пунцовые щеки выдавали душевное состояние. Не привыкла Кэссиди к таким любовным играм. Ричард отметил про себя, что румянец очень ей идет.
– Ванная напротив, – показал он, вставая и помогая Кэссиди подняться. Хорошо, что его подруга такая застенчивая! Стоило ей опустить сейчас голову, и она не преминула бы увидеть, насколько он опять возбужден. Впрочем, Ричард уже начал к этому привыкать. В присутствии Кэссиди он почти все время ощущал себя сатиром с откровенных картин, изображающих сцены вакханалий.
– Спасибо, – пробормотала Кэссиди с неуместной до нелепости вежливостью и проскользнула мимо него к двери. Ричард с превеликим трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней, погладить атласную кожу.
– Пожалуйста, – так же вежливо ответил он. Проводив Кэссиди взглядом, он вдруг подумал: «А не стошнит ли ее? – И сам себе ответил: – Нет, вряд ли».
Пить она не любила, это Ричард помнил отчетливо. Она легко хмелела, и он с удовольствием представлял, что мог вытворять в постели с Кэссиди, подпоив ее. С видимым трудом застегнув джинсы, он спустился по лестнице, наполнил стакан виски с содовой, отпил и приготовился ждать, пока Кэссиди выпорхнет из ванной, словно новоиспеченная жена во время медового месяца.
На мгновение он с грустью припомнил свою собственную брачную ночь и, стиснув зубы, заставил себя прозондировать эти воспоминания, как незажившую рану. Ну как он мог не заметить столь очевидного? Ведь признаки порока бросались в глаза. Как мог он, привыкший смотреть на жизнь глазами циника, оказаться столь наивным?
Однако все это случилось давно, в другой жизни, когда он еще верил в любовь. В нерушимые священные узы, навек связывающие мужчину с его избранницей. В любовь всемогущую и немеркнущую. В бессмертную любовь. А также в святую невинность детей.
В любовь и священные узы Ричард давно уже не верил, а вот в непогрешимость детей верить продолжал.
Жизнь сложилась не так, как он мечтал, и Ричарду оставалось теперь только примириться. Возможно, он и примирился бы, если бы не Кэсси. Эта женщина стала ему очень дорога и близка. Она была нужна ему. Он делал все, чтобы целиком подчинить ее себе, но сам угодил в расставленные сети.
Впрочем, это не имело значения. Во всяком случае, по большому счету. Пока связующие их узы не прочнее паутинки, но с каждым часом они крепли. Когда придется вернуться в тюрьму, его дети будут находиться под надежным присмотром Кэсси. Даже грядущая смерть Шона сыграет ему на руку – ничто уже не вынудит Кэсси возвратиться в Штаты.
Ричард отнес стаканы с напитками наверх в спальню и поставил на столик у кровати. Кэсси по-прежнему не выходила из ванной, и он попытался представить, что она там делает.