Красив и очень опасен

— Ее я сравнил бы с дорогим фарфором, — неторопливо промолвил он. — Она была тонкая, хрупкая и со скрытым изъяном, из-за которого и разлетелась вдребезги. А вы слеплены из обожженной глины — прочная, вечная и устойчивая.

— О господи! — воскликнула в сердцах Кэссиди. — И после этого вы еще считаете себя покорителем дамских сердец?

— В данный миг я вовсе не пытаюсь соблазнить вас, — сухо проронил Тьернан. — Я говорю чистую правду в расчете на то, что у вас хватит ума понять ее.

— Я поняла, — кивнула Кэссиди. — Я — глина, а она — фарфор. Дальше что?

— Она считала себя центром Вселенной, пупом Земли — все только и вертелись вокруг нее. И она не могла уже жить в пределах крохотного замкнутого мирка, который сама же себе и соткала, с людьми, готовыми ее на руках носить.

— Она вам изменяла? У нее были любовники?

Губы Тьернана скривились в безобразной усмешке.

— Диана любила только двух мужчин — меня и своего отца.

— Еще одно различие между нами, — заметила Кэссиди. — Я всего лишь крохотный винтик в сложном и громоздком механизме, который сконструировал мой отец.

— Бедненькая, — съязвил Тьернан.

Как он и рассчитывал, Кэссиди это задело.

— Вы упомянули про ее извращенные желания, — напомнила она. — Значит ли это, что меня вы считаете образцом поведения?

— Да, — быстро ответил Тьернан. — Не считая тех случаев, когда вы находитесь в моем обществе.

— Что ж, — констатировала Кэссиди. — Одно, по крайней мере, роднит нас с Дианой: несчастное знакомство с вами. — Она откинулась на спинку стула. Кофе уже остыл, но Кэссиди все же отпила глоток, просто так, чтобы чем-нибудь заняться. — А вы ей изменяли?

— По мнению судей — да. Множество раз.

— А на самом деле? — упорствовала Кэссиди. — Вы изменяли этой невротичке, которая любила вас до беспамятства?

— Да.

— Если верить стенограмме, то одна из ваших любовниц бесследно пропала. Обвинитель намекал, что, возможно, она не единственная ваша жертва, но это было вычеркнуто из протокола.

— Да, — кивнул Тьернан.

— Вы убиваете всех женщин, с которыми спите?

— Только тех, кто этого заслуживает, — ответил Тьернан. И, раскрыв книгу, углубился в чтение.

* * *

— Как, вы сегодня уезжаете? — в ужасе спросила Кэссиди.

— Да, милочка, у нас нет выбора, — ответила Мабри. — Шон хочет выбраться из Нью-Йорка, а я не смею его удерживать. Шац устраивает вечеринку, а для Шона она, наверное, последняя возможность повидаться с приятелями. Не могу же я с ним спорить. Поехали с нами!

— Я терпеть не могу Ист-Хэмптон! — воскликнула Кэссиди. — А Шаца Беррингера и вовсе на дух не выношу. Как и их писательские вечеринки.

— Так же, как Ричарда Тьернана? — осведомилась Мабри, продолжая укладывать вещи в дорожную сумку.

— Я вовсе не ненавижу его, — возразила Кэссиди. Мабри изогнула тонкую бровь.

— В таком случае ты гениально прикидывалась, милая. Я готова была голову на отсечение отдать, что ты испытываешь к нему глубокое отвращение.

— Не говори ерунду, Мабри, — завелась Кэссиди. — Ты сама видела нас в холле пару дней назад.

— Да, но я неплохо знаю тебя и Ричарда, а посему легко могу догадаться, кто тут главный затейник. Тебя всегда тянуло к скромным, напрочь лишенным воображения увальням. С детства, должно быть. С Марком Беллингемом вы смотритесь как идеальная пара.

— Он женат.

— Он разведен. Без пяти минут, по крайней мере. А кто тебе сказал, что он женат?

— Ричард, — пожала плечами Кэссиди. — Кто же еще.

— Занятно, — протянула Мабри, укладывая шелковое платье. Чем бы она ни занималась, у нее все спорилось: и рукоделие, и стряпня, и даже такой незатейливый процесс, как сборы в дорогу, получался изящным и грациозным.

— Понятно, ты хочешь сказать, что Ричард мне не подходит, — сказала Кэссиди обманчиво спокойным тоном. — Что мне приятно общество скучных серых мужчин. Что ж, возможно, ты права. — Кэссиди не понравилось, что Мабри вдруг ни с того ни с сего решила обидеть ее. Хотя сама она и в самом деле предпочитала иметь дело со спокойными и уравновешенными мужчинами, от которых не приходилось ожидать подвоха. И хорошо! Стойло ей только немного пообщаться с такой сложной и непредсказуемой личностью, как Ричард Тьернан, как у нее едва разум не повредился. Кэссиди не узнавала себя: и куда только подавался инстинкт самосохранения?

В прекрасных глазах Мабри засветилось любопытство.

— И что тогда ожидает вас с Ричардом?

— Что значит — нас с Ричардом? — вскинулась Кэссиди. — Нас с ним ничто не связывает. Но это вовсе не означает, что я его ненавижу. Нет, я ему всей душой сочувствую. Он потерял жену и детей, его признали виновным в убийстве, сделали отщепенцем, изгоем общества.

— А мне почему-то кажется, что Ричарду на все это наплевать, — заявила Мабри. — Что он даже рад избавиться от общества. А ты, значит, ему сочувствуешь? Жалеешь заблудшую овечку. Хотя в глубине души опасаешься, что под личиной агнца божьего может скрываться гремучая змея.

— Думаешь, все-таки он их убил? — спросила Кэссиди, затаив дыхание в ожидании ответа.