Краш-тест

Английский – по сравнению с французским – я знала неважно, но уж это могла разобрать. «Я не хочу жить без тебя…»

Возьми себя в руки, истеричка!

Всю дорогу мы молчали и ни разу друг на друга не взглянули. Я смотрела только на дорогу и в зеркала. И даже когда надо было посмотреть в правое, старалась сделать это так, чтобы не зацепить Максима глазами.

- Куда тебе? – спросила я, подъезжая к Литейному мосту.

- На работу, - хмуро ответил он. – А ты поезжай домой.

Вот спасибочки, босс, а я-то думала, что придется впахивать с тобой до ночи, черт бы тебя побрал!

Высадив его у бизнес-центра, я добралась до Фурштатской, загнала Жорика во двор, постояла у черного хода… и снова вышла на улицу.

Уже стемнело, горели фонари, снова пошел снег – мелкий, пушистый. Я прошла по бульвару, по Литейному до Невского, по Владимирскому… И остановилась, только обнаружив себя на Московском проспекте. В голове крутилась все та же медленная печальная мелодия. И я все еще чувствовала вкус его губ…

Нинка, все пройдет, сказал Питер, подойдя сзади и положив руки мне на плечи. Я все засыплю снегом. Скоро начнется новый год. Все будет по-другому. Уж поверь, я-то знаю. Чего я только не навидался за три с лишним века. Потерпи немного.

Домой я вернулась в десятом часу – замерзшая до хрустального звона.

- Долго ты, - сказал Герман, и в его голосе проскользнули хорошо знакомые ревнивые нотки.

- Пришлось на работу еще ехать, - почти спокойно сказала я, стягивая сапоги. – Что там у нас есть поесть?

= 25.

28 декабря

Три недели у меня было ощущение, как будто балансирую на краю обрыва. Причем стоя на одной ноге. Сначала я, как ни странно, чего-то ждала – не понимая, чего именно. «Извини» за «извини»? Еще каких-то шагов? Но Максим обходил меня десятой дорогой. Как, впрочем, и я его. Мы не разговаривали и не смотрели друг на друга, если это не было необходимо по работе. Не демонстративно, нет. Просто между нами словно стеклянная стена выросла. Такая, как перегородка в нашем офисе, только, наверно, попрочнее. И без двери.

Теперь я редко задерживалась, стараясь все, что не успела, сделать дома по удаленке. Но не всегда это получалось. Иногда приходилось оставаться, да еще и вместе с Максимом. Только рядом мы уже не сидели. Если надо было, он подходил ко мне, мы решали какие-то вопросы, и все. Или я заходила к нему.

Ничего не было. Ничего не будет.

Это была моя мантра. Но помогала она недолго. Где-то через неделю я начала злиться, и чем дальше, тем сильнее. Злость накатывала, как прилив – до ярости, до бешенства. Наверно, в такие моменты я его почти ненавидела. Потом отпускало, и я даже находила Максиму какие-то оправдания. Ну ведь правда, если подумать, я же его фактически послала лесом в далекую страну. Сначала сказала, что не имею дела с женатыми, а потом открытым текстом – что вовсе не обязана была ему ничего говорить об изменениях в своей личной жизни. Типа, кто ты такой, чтобы я тебе об этом рассказывала? Так чего удивляться, что он попросил прощения, когда меня поцеловал. Извини, мол, не удержался. Жаль только, не заметил, что я была совсем не против.

Впрочем, даже если я и пыталась его понять, это вовсе не означало, что готова принять такой расклад. Поэтому первым моим желанием, когда я продирала по утрам глаза, был вовсе не туалет, секс или кофе. Я думала о том, что хочу приехать на работу и немедленно написать заявление об увольнении. Хотя прекрасно понимала, что не сделаю этого. И дело было не в Максиме, точнее, не только в нем. Совесть не позволила бы вот так все бросить перед проверкой.

Юлька родила мальчика, и я ездила к ней в гости – поздравить и просто поболтать. Несмотря на темные круги под глазами от недосыпа, она расцвела и выглядела настоящей красоткой.

- А ты как, не думаешь? – спросила она, сунув Артема мне в руки, и тот моментально пустил слюни на мою блузку.

Перед тем как мы с Германом подали заявление в загс в первый раз, он сказал мне откровенно: в принципе, ничего не имеет против детей, но в ближайшей перспективе отцом стать не готов. Мне тогда было двадцать четыре, и желанием размножаться я тоже особо не горела. А вот после второго заявления пробило. Да так, что во сне видела себя беременной или с коляской. А у Германа ничего не изменилось. Мы не ссорились из-за этого, но все равно – момент напряжения присутствовал.

Сейчас… все было мутно. Может, не так сильно, как пару лет назад, но ребенка я все-таки хотела. А вот о том, что не хочу детей от Германа, маме не соврала. Как отшептало. А от кого хотела бы – об этом даже и мечтать не стоило, я не сомневалась. Так что на обозримое будущее тема была закрыта.