Красавица и генералы

Откуда брать деньги, Нина не знала. И не знала, чем все это кончится, не знала, что уцелеет, что погибнет и где предел, за которым надо жизнью платить за деньги, рудник, усадьбу. Пусть Рылов оказался неблагодарным скотом! Чего ждать от человека, подобного дезертиру? Жалко, жалко, что она не выдала его казакам! Вот было бы справедливо. А теперь приходится думать о смысле жизни.

Петрусик бродил среди красноармейцев, искал среди них знакомых казаков и приносил ей свидетельства дружеского общения, разные шутки-прибаутки. Она попросила Виктора привести сына.

Посадила сына на диван рядом с расстеленным старинным мундиром, обняла его и ужаснулась. По завиткам на затылке ползла вошь!

Нина шепотом окликнула Виктора, боясь прикоснуться к мерзкому насекомому.

Виктор снял вошь и бросил ее в лампу.

Петрусик без страха, спокойно спросил, что это поймали - вощу? Нине еще пришлось услышать от него, что солдатская вошь особая, крупнее воробья не растет: как с воробья вырастет, так и подыхает.

Виктор засмеялся, потом скинул пиджак, напялил зеленый сюртук.

- Доехали, матушка, до геркулесовых столбов! - с насмешкой сказал он. Они не остановятся, готовься к худшему.

Она не спросила, про кого он говорит и в честь чего переоделся. Подняв над Петрусиком лампу, Нина осматривала его голову.

- Подержи лампу, - велела она. - А ты не вертись, казуня !

- Нашла? - с надеждой спросил мальчик.

К счастью, голова оказалась чистой, и Нина, отстранив сына, повернулась к Виктору и жалобно показала взглядом, что не знает, что делать.

Виктор предложил отвезти малыша к старикам на хутор, чтобы, в случае крайней нужды, не быть связанными.

- Дела да случаи до смерти замучили, - вставил Петрусик.

- Сними, - попросила она. - Хоть мы будем уважать предков.

В ее голосе было что-то горделивое и обреченное. Он понял, что она не видит никакого выхода. Свет отражался в ее смелых, сильных молодых глазах, они горели.

Виктор снял сюртук, снова положил его на диван. Затем взял со столика тяжелую чугунную фигурку Ермака, поиграл ею, поставил на подзеркальник.

- Они пустят рудник, - сказал он, вспомнив, как рудничный комитет управлял работой. - Они справятся без тебя... - Потом подумал о Рылове и добавил: - Если нас спасеныш наш не придушит.

Как ни обидно было ему признавать, что шахтеры организуют дело сами, но ведь он уже видел это, и поэтому не имело смысла врать себе. Обойдутся! Создадут кооператив, начнут торговать углем, поднаймут инженеров и штейгеров...

И ему не хотелось, чтобы Рылов конфисковал у них доход в пользу каких-нибудь лодырей. А впрочем, это не его забота. Ему следовало подумать о своем.

- Пойду к Илье, пусть запрягает, - сказал он.

В эту минуту, коротко постучавшись, в комнату вошел командир и, одернув узкий в талии френч с накладными карманами, спросил разрешения зарезать двух овец, на ужин.

- Режьте, - ответила Нина. - Очень вам нужно мое разрешение.

Командир погладил Петрусика по голове, улыбнулся, посмотрел на старинный сюртук. В его лице отразились две мысли: первая - сочувственная, вторая - суровая.

- У меня вощу нашли, - похвастался мальчик.

Командир улыбнулся, как бы говоря: "Какой непосредственный ребенок!"

Это был офицер военного времени, окончивший ускоренный курс школы прапорщиков и как тысячи его собратьев к военной службе не подготовленный. Он был полуротным командиром, потом, когда ротного ранило, заменил его, зная, что уберечься мало шансов. Но на позициях даже робкие быстро привыкают к смерти и вырабатывают спасительное равнодушие к страданиям, убийствам, раздробленным костям. Он пытался удержаться от отупляющего скотства и возмущался, когда видел отхожее место прямо за братской могилой. И робким он не был.