Красавица и генералы

"Родина, - подумал Виктор. - Эх, родная сторонка!" Он почти согласился с раненым социалистом, ни во что не ставившим эту кровавую родину, и согласился бы полностью, если бы была какая-то другая родина. Но другой не было! Этот казак-зверюга, чудесно певший, легко воевавший и убивавший, был неотрывен от Ланге, Нины и самого Виктора.

Виктор снова поглядел на Нину, силясь разобраться, что с ней происходит. Ему показалось, что она тоже должна думать о Рылове, о том, что тот - враг и его следует отдать казака м.

- Нина, надо с тобой поговорить!

Они вошли в кабинет, Виктор сказал, что не может забыть раненого и просит не проговориться о нем.

- Не проговориться? - спросила Нина. - Мне-то? Печенеге? Ладно! произнесла она, раздражаясь. - Долго собираешься стоять нараскоряку? Казаки помогли мне, всем нам, запомни!

- Они его убьют, - сказал Виктор. - Понимаешь, я хочу, чтобы его убили. И ты хочешь. Меня подмывает сказать есаулу... Но мы будем убийцами.

- Сейчас пойду и скажу, - ответила Нина. - Пусть решает, может, помилует. Тебя же помиловали!

В ее голосе он услышал странную жестокую ноту. Она отвернулась, стала вертеть тяжелый браслет на левом запястье, потом сдернула его и швырнула на пол. Базелика зазвенела, покатилась.

В застекленном фотографическом портрете Петра Григорова промелькнуло отражение желтой кофты.

Нина вышла из кабинета, оставив Виктора, и он догадался, что будет. Она выдаст им Рылова!

Он уже не мог ее удержать. Получалось так, что он расправился с Рыловым ее руками, напомнив про раненого. Из гостиной донеслись возгласы офицеров, смех Нины, отвечающей им как ни в чем не бывало. "Что же она за человек?" подумал Виктор. Идти туда не хотелось, но требовалось что-то изобрести, чтобы защититься от страшного обвинения. Он механически раскрыл книжный шкаф, взял первую попавшуюся книгу, прочитал название: "Небожитоли. К вопросу о том, можно ли считать ангелов населонием звездных миров". Он поставил книгу обратно, закрыл дверцы. "Рылов желал России поражения в войне, - подумал Виктор. - И русские сейчас убьют его". Было жалко несчастного социалиста. У него, наверное, оставались мать, жена..."Если б с ним как следует поговорить, он бы мог исправиться, - предположил Виктор и быстро возразил себе: - Ты в этом уверен? Такие неисправимы. Мы его приютили, а он ответил презрением и руганью. Это косный сектант. Чего его жалеть? Чего?! Он бы на твоем месте не мучился... Пусть она скажет есаулу, от этого всем будет спокойнее... Ну что, жалко? А ты подлец, Витюша, отпетый подлец. Ты меряешь себя мерками подлецов и трусов. Пойди возьми в ее столе револьвер и застрели есаула. Он палач. Тебя за это убьют... Пикой под горло. Они умеют. Потом и Рылова убьют..."

Он подошел к окну, поглядел на светящуюся за черным кружевом веток конюшню, но ничего не увидел. Потом открыл ящик стола, вынул из коробки новый короткоствольный револьвер, отвел барабан и оставил в нем только один патрон, а остальные в ряд выстроил на столе. "Пусть Бог рассудит", - сказал он себе и крутнул барабан. Затем взвел курок, приставил дуло к сердцу и нажал на крючок. Выстрела не было, Бог промолчал.

"Зачем я это сделал?"-спросил себя Виктор. Он представил, что лежал бы здесь у стола, жалкий, как все самоубийцы, глупый гимназистик. Люди бы посмотрели на него и разошлись.

Виктор снова отвел барабан, вставил патроны на место. "Какое мне до них дело! - возразил себе, словно тяжесть револьвера придала ему твердость. - Я должен был себя испытать и испытал".

И тут вспомнил о Рылове.

Он вернулся в зал, стал в простенке рядом с горкой, заложив руки за спину, и наблюдал за Ниной.

Она показывала на стол, предлагала попробовать завиртухи, подзывала к столу Трояна, Ланге и какого-то инженера в форменном сюртуке горного департамента.

- Леопольд Иванович! - крикнула она на своего управляющего. - Хоть бабошек или борзыков отведайте.

- Бабошки, бабошки... - прогудел инженер на мотив оперетты. - Борзыки, борзыки!

- А ты, Виктор?-спросила она, улыбаясь. - Чего не идешь? Думаешь, я способна на что-то, кроме угощенья?

В ее словах, а еще больше в самом голосе, чуть насмешливом и немного грустном, он уловил весть о Рылове. Она не смогла выдать его.

- Я съем все завиртухи, бабошки и борзыки! - воскликнул Виктор. - Где наша не пропадала!

Есаул снял пенсне, стал протирать стеклышки, будто профессор, и, ни на кого не глядя, произнес с досадливым выражением :

- Господи! Чего же вы хотите? Чтобы без крови? Чтобы вы остались в стороне? - Он надел пенсне и раздельно сказал:

- Не получится!.. Мы, офицеры, воспитывались в корпусе, в училище с непоколебимой верой в Бога и преданностью государю.

- Какому государю! - удивленно вымолвил Троян. - Извините, все это старорежимное мышление. Наша неподвижная патриархальность как раз и виновата, что нас немцы разбили.