Виктору вода была по грудь. Он рычал от холода и показывал, что не боится. На том берегу шли быстро, все были радостны и веселы, что удачно пробрались и теперь ударят с тыла. Из переулка выскочил усатый пожилой, кинулся к добровольцам.
- Товарищи!
Его тотчас пристрелили. Подбежали - хрипит, черными пальцами врывается в грязь. И взводный, усатый подполковник Бударин, опустил винтовку штыком вниз и на бегу ковырнул его в сердце штыком. "Зачем раненого?" - мелькнуло у Виктора. Пробежал дальше, хлюпая полными воды салагами. Убитый лежит с сухими ногами, а у живого ноги мерзнут. И как раз из переулка выбегает еще один усатый краснюк. Виктор бежал на него. Краснюк поднял винтовку. Что, стрелять хочет в Виктора? Но резко хлопнуло сзади три или четыре раза, и краснюк взмахнул руками, приподнялся на воздух и стал падать, выронив винтовку.
После взятия Лежанки на улицах добивали раненых - без стрельбы, штыками и прикладами. Пленных, среди них было несколько бывших офицеров, расстреляли возле кладбища: война на истребление, пленных девать некуда.
Виктор с тремя студентами вошли в брошенную хату и стали устраиваться на ночлег. Уже вечерело. В хате было сумеречно, тепло. В раскрытом сундуке бугрились скомканные кофты и юбки. Видно, в спешке хозяева что-то искали. Студенты скинули шинели, разулись и разделись донага. Черт с хозяевами! Важно, что печка теплая. Закутались в пестрое тряпье. Гимнастерки и сапоги разложили на лежанке сушить.
Виктор, улыбаясь, признался, как боялся идти к реке. Он чувствовал подъем духа оттого, что не струсил, что первый бой прошел так удачно, что все уже позади.
- А как ты краснюка испугался? - весело спросил один из студентов, переодетый в белую ночную сорочку. - Я его сразу на мушку - и в рай.
- Чего испугался? - возразил Виктор.
Студент в сорочке потер голые плечи и стал пританцовывать, смеясь и дрыгая ногами, как в балагане.
Второй студент, откопавший хозяйские подштанники и желтую кофту, хлопнул себя ладонью по заду и заскакал козлом.
Третий, в юбке и безрукавке, столкнул с лавки Виктора, и все вдруг стали по-детски прыгать, топать, размахивать руками.
Только-только они начали согреваться и забыли про страх, в сени кто-то вошел. Они встали и посмотрели на дверь.
Вошли четверо офицеров, среди которых Виктор узнал капитана Ушакова.
Должно быть, в темной хате ряженые парни показались офицерам опасными. Винтовки с поразительной скоростью были подняты на изготовку, после чего начались расспросы, и офицеры стали усмехаться.
- Что ж, настоящее крещение в ледяной купели! - прощая студентам их вид, произнес рослый полковник. - А теперь потрудитесь одеться поприличнее.
Сухощавый штабс-капитан заглянул в печь и вытащил чугунок с кашей, затем зажег лампу, сдвинул ногой тряпичный половик и поднял крышку подпола.
Студенты строго глядели на спускающегося вниз штабс - капитана, будто он показывал чудеса.
- Сметана и масло! - послышался из ляды бархатистый баритон.
Не успели студенты и глазом моргнуть, как хозяевами положения стали уверенные в себе, властные корниловцы.
- Юнкера, вы должны уступить нам, - сказал полковник. - Мы раньше вас выбрали эту хату. Вы по ошибке посчитали ее незанятой.
Но уступать не хотелось. Студент в ночной сорочке скрестил на груди руки, наступил одной голой ступней на другую и стал глядеть вбок. Другие запереглядывались.
- Вам все ясно? - громко спросил полковник. - Чтоб в пять минут очистили помещение.
Четвертого марта в станице Кореновской стало известно, что в ночь на первое марта Екатеринодар оставлен войсками Кубанской Рады. В это не верилось. После тяжелых переходов и боев позади остались Плоская, Незамаевская, Журавский хутор, Выселки. До Екатеринодара оставалось всего пятьдесят верст. И как можно было сразу поверить, что идти больше некуда?
Армия была обречена. Начинался последний акт.
Ясной холодной ночью вышли из Кореновской и, петляя, направились на юго-запад в неведомом направлении. Перед колонной ярко горели знакомые звезды Ориона и холодно мерцали белые огни Сириуса и Юпитера.
Хотелось жить. Вспоминался рождественский вечер дома на хуторе: слышался голос Хведоровны, рассказывающей о запорожцах. "На своей земле их никто не мог взять".
Родичи выходили из тьмы к Виктору, чтобы поддержать и, может быть, проститься с ним.
Смерть? Он не ее боялся, шагая в колонне или идя в цепи. Страшно было раненому, а не мертвому. Один из его новых товарищей, студент Старев, был ранен под Выселками в шею, и его, парализованного, везли в лазаретном обозе. Он молил: "Застрелите меня?" - но у кого бы поднялась рука?
Новая подробность боя высвечивается в памяти Виктора: пулемет стучит, рвется вперед. Добровольцы взбегают на железнодорожное полотно. Рвется воздух от треска. Кто-то падает, крутится волчком. Кто? Сейчас меня? Впереди взяли пленных. Мальчишка кричит: "Дяденька! Не надо!"
Война на истребление. Что же они сделают с нами, если мы попадемся к ним в руки? Замучают, просто расстреляют?
- Спишь, Игнатенков? - послышался голос соседа. - Скоро уж приедем... Не дай Бог, снова в речку лезть!