Красавица и чудовища

— Кейт, — сипло сказал Медведь. — А есть что-то еще, о чем мы не знаем?

Время пришло.

И лучше бы мне поторопиться, потому что еще один кульбит я не выдержу. Завтрак так и просился наружу.

— Я беременна, — выдохнула я. — И мне совершенно плевать на то, кто из вас отец моего ребенка, потому что мне одинаково сильно нужны вы оба. Я поняла это, когда думала, что вас больше нет в живых. И окончательно убедилась теперь, когда увидела сейчас, я действительно хочу быть с вами обоими. Хочу засыпать и просыпаться рядом. Хочу увидеть, как вы оба будете держать этого ребенка на руках. Я действительно отпустила прошлое, как ты и говорил Медведь. И больше никогда не позволю ненависти управлять моей жизнью. Я хочу жить нормальной обычной жизнью. И в этой папке есть все необходимое, чтобы получить второй шанс. Я здесь только ради вас, а не потому, что все еще на побегушках у ФБР. Я выбрала правильную сторону, Медведь. Выбрала вас. Теперь выбор за вами.

* * *

На Кубе, после приземления на закрытом военном аэродроме, нас снова разделяют. Остаток пути каждый должен преодолеть разными маршрутами и в одиночестве, не считая агентов под прикрытием, которые незримыми тенями обязательно будут сопровождать нас до конечной точки нашего путешествия.

Я так и не успела узнать, какое решение приняли мои мужчины. Да и могу ли я вообще считать их своими.

Остаток пути до Кубы оба не проронили ни слова, а из приземлившегося самолета меня вывели первой. Открыли ли они папку и согласились ли дать показания Калебу, это остается для меня загадкой. Только на месте, куда я прибуду еще через несколько суток, смогу узнать правду. Если их там не будет сразу, это еще ничего не значит. Мое собственное путешествие растянулось до недели, с их маршрутом может быть точно также.

Но если они так и не приедут, значит, честь и верность клану все-таки одержали верх.

С Кубы до Каракаса, что в Венесуэле, я лечу по одним документам, а оттуда — уже по другим в Буэнос-Айрес. В Аргентине мне дают сутки, чтобы отдохнуть и подготовиться к другому длительному перелету. Я бы предпочла провести эту ночь не одна, но иначе пока никак нельзя.

По неизвестным мне причинам, мой маршрут менялся еще дважды, и в точку назначения я попала не сразу. Теперь забота обо мне целиком лежит на программе по защите свидетелей, и федеральные маршалы явно знают, что делают.

Наконец, мой самолет, преодолев Атлантический океан, все-таки прибывает в Кейптаун. За окном поздний вечером, и сон — единственное, о чем я могу думать после стольких перелетов и сбившихся внутренних часов. Я совсем не интересуюсь домом, в который меня привозит встретивший в аэропорту специальный человек.

Но меня безумно ранит тот факт, что в доме темно, и именно я вхожу в него первая.

Джетлаг* накрывает меня уже на следующий день. Чувствую себя полностью разбитой и едва справляюсь с новой волной тошноты.

Жаль, что не могу спать почти сутками напролет. Голод возвращает меня к жизни. Набрасываюсь на нормальную еду, и уже через два дня полностью прихожу в себя и осматриваю новое жилище. Это двухэтажный дом с ярко-синими ставнями, узкими комнатами, но почти трехметровыми потолками.

В Кейптауне сейчас зима, но температура за окном сильно отличается от зим в Чикаго. К дому приставлен помощник, несовершеннолетний темнокожий мальчишка. Он приносит продукты, свежие овощи и молоко с рынка по утрам, а вечером дрова, чтобы зажечь камин в главной комнате на первом этаже. Он понимает по-английски, но я совершенно не понимаю его диалект, когда он пытается отвечать мне. Так мы и объясняемся жестами.

Кажется, жизнь более-менее входит в привычное русло и, глядя в календарь, с удивлением понимаю, что на исходе уже десятая неделя беременности. Утренняя тошнота совсем перестает беспокоить, а физические изменения еще не бросаются в глаза. Разве что грудь стала еще больше.

А еще очень яркими становятся сны. И теперь это вовсе не кошмары, которые не беспокоили меня даже в день рождения.

Которую ночь я просыпаюсь в сбившихся напрочь простынях, вся горячая и изнывающая, а в ушах звенит от собственных же стонов. Тело просит того, что я ему дать не могу — две пары рук и горячие губы на своей коже.

Но они выбрали не меня. И остались верны Системе, в которой предатели хуже падальщиков.

Я пытаюсь жить дальше, как могу, стараясь не привлекать лишнего внимания. Знаю, что маршалы продолжают наблюдать за мной на случай непредвиденных обстоятельств. Я не ухожу от дома далеко и гуляю разве что во дворе, но однажды все-таки наведываюсь к океану.

Именно там, на набережной меня накрывает стойкое ощущение чужого взгляда, который липнет ко мне, как муха к липкой потолочной ленте. Это могут быть федералы, но обостренные инстинкты мигом гонят меня домой, в убежище. Я не в том положении, чтобы рисковать.

В эту ночь, как и обычно, просыпаюсь от возбуждения, которое кипит в крови, а тело само выгибается дугой. Снова. Чертыхаясь, вылезаю из кровати и спускаюсь по темной лестнице, не зажигая света, на кухню.