Краса гарема

– Скрыться… – уныло повторила Жаклин. – Бежать… Это невозможно. Нет, отсюда не выйти.

– Хорошо, – сказала Марья Романовна. – Тогда сделай вот что…

* * *

– Поразительно, не думал, что она тебе поверит, – усмехнулся Мюрат. – А впрочем, не зря говорят, что утопающий и за соломинку хватается. Ну-ка, покажи мне ее послание. О Бог мой, это выглядит так трогательно… ощущение, что оно написано кровью. Пусть лежит здесь. – Он небрежно сунул письмо Марьи Романовны в ящик секретера и щелкнул ключом, запирая замок. – Кровью, ха-ха… Ну просто иллюстрация к готическому роману миссис Анны Радклиф! Не приходилось читать?

Жаклин угрюмо пожала плечами.

– Ах да, ты ведь вообще не жалуешь романов, это твой недостаток, – кивнул Мюрат. – Хотя у тебя больше достоинств, чем недостатков. Ты великолепная актриса. Ловко ты обвела вокруг пальца эту жалостливую глупышку. Очень ловко. И заслужила награду.

Жаклин упала на колени и схватила его руку. Поднесла ее к губам:

– Ты помилуешь меня? Меня и Надира? Поклянись!

– Да, только что ты купила его и свою жизнь, я клянусь в этом, – снисходительно кивнул Мюрат, который лгал в своей жизни столько раз, что теперь, зная, что нарушит очередную клятву, он лишь философски пожимал плечами: еще одна ложь, еще одно клятвопреступление не сделают его большим злодеем. – Потому встань и утри слезы. Тебе нужно привести в порядок лицо. Ты немного перестаралась, рыдая перед этой русской хитрюгой и изображая из себя жертву обезумевшего Мюрата.

Он хохотнул, помогая подняться Жаклин, и она усмехнулась в ответ, но опустила глаза, в которых промелькнула тщательно скрываемая жаркая ненависть, что не осталось не замеченным Мюратом.

«Нет ничего, что ускользнуло бы от меня!» – подумал он самодовольно, не показывая, впрочем, виду, что все увидел.

Ему нужно было хорошее настроение Жаклин. Ведь ей предстояло принимать с ним гостей. Пусть преисполнится уверенности, что теперь они с Надиром получили шанс на жизнь и, очень может быть, на счастье. Когда торжество кончится, Мюрат разделается с ними. А пока сила Надира ему еще пригодится. Если бы Охотников пришел на праздник, Мюрат вынудил бы его посмотреть оскорбительный спектакль про Карагеза, а потом, выманив из общего собрания, захватил бы в плен… и закончил бы то, что следовало завершить еще там, на Кавказе. Но сначала он хотел получить назад то, что когда-то украл у него Охотников, это раз, а во-вторых, мечтал уничтожить смертельного врага, показав, как его любовница молит о совокуплении с ним, Мюратом.

Но русская девка оказалась достойна своего любовника! Тварь тверже кремня! Мало того что умудрилась устоять против прельстительных снадобий Айше, – еще и нацарапала жалобу на Мюрата русскому царю!

Когда Надир доложил господину, что пленница что-то пишет украдкой, Мюрат возликовал: он думал, что послание адресовано Охотникову. Мюрату так хотелось прочитать эти мольбы о спасении. Потом, когда Охотников уже окажется в его руках, он чаял прочитать ненавистному врагу жалобы Марьи Романовны вслух, прежде чем прикончить его. Однако эта дура написала царю!

Ну и ладно. Хватит забавляться с ними: девкой пора или овладеть, или убить ее, Охотникова нужно захватить!

Он раздвинул шторы пошире и приотворил окно. В кабинете топился камин, и свежее дуновение было приятно, однако Жаклин взглянула на своего господина изумленно. Мюрат ненавидел холод, а теперь норовит уйти и оставить окно открытым. Выстудится же все.

И эти нехитрые мысли Жаклин были понятны Мюрату. Он не стал пояснять, что приоткрытое окно кабинета – дверь мышеловки, в которую должна прошмыгнуть глупая мышь: Охотников.

Ему стало смешно, что человек, носящий такую фамилию, скоро сам станет дичью. Впрочем, Охотников уже ею стал! Он влезет в мышеловку, потому что каждый его помысел, каждый его шаг заранее известен прозорливому Мюрату.

Радуясь, что все складывается так удачно, Мюрат вышел из кабинета и двинулся по коридору, приобнимая Жаклин и твердо веря, что звезды на его стороне, потому что он всемогущ и всеведущ.

А между тем он был излишне самонадеян, думая, что замечает все и ничто не может ускользнуть от его внимания. Так, например, он не увидел, как по коридору скользнула некая женщина. Она посмотрела на удаляющихся Мюрата и Жаклин – и с ненавистью плюнула им вслед.

Это была Лушенька. Зябко поводя голыми плечами – она по-прежнему носила тот же унизительный рабский наряд, в каком предстала несколько дней назад перед Марьей Романовной, – девушка потянула незапертую дверь кабинета (Мюрат был убежден, что никто не осмелится войти в его святая святых!) и осторожно ступила внутрь.

Пока Мюрат говорил с Жаклин в кабинете, Лушенька подглядывала в замочную скважину. Не разобрав ни одного слова (и говорили тихо, и не понимала она по-французски), она все же увидела, как Мюрат сунул в секретер какую-то окровавленную тряпицу. Эту тряпицу незадолго до того Жаклин вынесла из комнаты, где держали в заточении Марью Романовну.