Читаем Кран-Монтана полностью

Мы были с утра на телефоне, звонили друг другу, и, хотя некоторые из нас не перекидывались словом месяцами, информация молнией облетела всех, и каждый понимал, вешал трубку, сидел молча, прежде чем набрать другой номер четким, сосредоточенным движением. Каждый точно знал, что надо делать, как после стихийного бедствия, лавины или землетрясения, когда вдруг проявляешь хладнокровие, двигаясь механически, пусть даже слишком поздно и ничего уже не поделаешь.

Мы встретились в «Спортинге». Еще не было десяти часов утра, Серж Шубовска заказал водку, чего мы никогда за ним не замечали, даже ночью. Роберто Алацраки бежал всю дорогу, он засучил рукава рубашки, казалось, что он мчится к одру раненых, хочет поднять тела, унести их на руках. Эдуард де Монтень явился в лыжном комбинезоне. Он ходил взад-вперед, кружил вокруг французского бильярда, говорил сам с собой, как будто читал молитвы, а мы провожали его глазами, не зная, куда себя деть. Даниэль Видаль нервно трогал свое лицо и проводил рукой по волосам – он носил длинные, наверно, чтобы отвлечь внимание от нарождающейся лысины, и выглядел с ними усталой поп-звездой. Кристиан Гранж долго и непрерывно рыдал. На его лице были видны стигматы кожной болезни, разъевшей мало-помалу всякую надежду на веру в жизнь. Даже Макс Молланже был здесь, хотя ему, кажется, никто не сообщал. Мы так давно его не видели, что поначалу недоумевали, кто этот господин, смотревший на нас полными слез глазами. Потом кто-то сказал: «Привет, Макс», а Патрик Сенсер обнял его. Мы заказали на всех водку, сидя на кожаных табуретах посреди пустого зала «Спортинга», где с незапамятных времен красовалось пианино, стояли микрофоны на ножках, круглые столики.

Мы просидели там целую вечность, как будто не могли двинуться с места, разве только сходить пописать – за распашной дверью все было слышно, и это странным образом успокаивало. Выйти наружу, на ветер и свет, казалось нам опасным. Мы поднимали глаза к окну в глубине зала, и видели непристойно мягкое кружение снежных хлопьев, и все сидели в полумраке, как разведчики вокруг костра. Роберто Алацраки, который, наверно, единственный похорошел в зрелом возрасте – его перекроенный нос выглядел не таким пластмассовым, и, не в пример нам, он похудел, – заговорил своим тихим голосом, который определенно нравился женщинам, ведь он уже сменил трех жен, и каждая следующая была моложе предыдущей. Предпоследняя пыталась выброситься из окна в день развода, а мы некоторое время путались в именах. Они были итальянками, и их звали Карла, Карлотта, Сабрина, он и сам, кажется, не всегда знал, кто с ним. Он выглядел растерянным, когда очередная жена клала ему руку на локоть – у них у всех была эта странная мания трогать его, чтобы выразить свое нетерпение или пометить собственность. Роберто не принадлежал ни одной из них. Ему помнился тот вечер в «Паше», когда он встретил Клаудию. Это было, наверно, два или три года назад, она подошла поздороваться с ним, и в глазах у нее горело «желание любовницы». При этих словах Эдуард де Монтень, который оставался, наверно, самым из нас экзальтированным, так резко схватил бутылку водки, что мы вздрогнули. Клаудия подошла к нему уверенно, она была в платье с блестками, и его бросило в пот. Она казалась ненамного старше, чем в ту пору, нереальная кожа, глаза с поволокой, это была она, но в то же время с короткими волосами, с накрашенными, блестящими губами, «как будто она облизывала их языком», она была уже не совсем прежней. Она казалась недоступной на веки вечные. Ему пришлось облокотиться на зеркальную стену, ее отражение в ней было еще фееричнее. Роберто Алацраки помнил, что они долго говорили, так ладно, что это походило на сон, но наутро он не мог припомнить, о чем был разговор. Фразы утекали, как песок между пальцами, словесная вязь, лишенная смысла. Он снова встретил ее несколько дней спустя у подъемника, но, когда подошел к ней, она его как будто не узнала.

Мы вздохнули с облегчением, потому что никто из нас не разговаривал с Клаудией больше двадцати лет. Если говорить начистоту, но это было слишком тяжело в тот момент, никто из нас к ней ни разу не подошел. Роберто Алацраки был итальянцем, он всегда тусовался с нами и все же оставался не совсем нашим. Он жил в Триполи, у него был акцент, создававший впечатление жизни получше и попроще, и уверенный, немного снобистский тон итальянцев с севера, а его кожа, блестящая, как глоток тестостерона, говорила об эротических тайнах. Но и для них он был не вполне своим. Когда итальянцы приветствовали его, улыбаясь, но не раздвигая губ, с показной теплотой, чувствовалось, что Роберто Алацраки для них недостаточно элегантный, слишком восточный, слишком закомплексованный. И пусть даже со временем он стал на них похож, миланцы из Крана держали дистанцию. Роберто был таким же, как мы, всегда ожидавшие, что сейчас начнется. Но что? Мы понятия не имели.

Перейти на страницу:

Все книги серии Коллекция Бегбедера

Орлеан
Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы. Дойдя до середины, он начинает рассказывать сначала, наполняя свою историю совсем иными красками. И если «снаружи» у подрастающего Муакса есть школа, друзья и любовь, то «внутри» отчего дома у него нет ничего, кроме боли, обид и злости. Он терпит унижения, издевательства и побои от собственных родителей, втайне мечтая написать гениальный роман. Что в «Орлеане» случилось на самом деле, а что лишь плод фантазии ребенка, ставшего писателем? Где проходит граница между автором и юным героем книги? На эти вопросы читателю предстоит ответить самому.

Ян Муакс

Современная русская и зарубежная проза
Дом
Дом

В романе «Дом» Беккер рассказывает о двух с половиной годах, проведенных ею в публичных домах Берлина под псевдонимом Жюстина. Вся книга — ода женщинам, занимающимся этой профессией. Максимально честный взгляд изнутри. О чем думают, мечтают, говорят и молчат проститутки и их бесчисленные клиенты, мужчины. Беккер буквально препарирует и тех и других, находясь одновременно в бесконечно разнообразных комнатах с приглушенным светом и поднимаясь высоко над ними. Откровенно, трогательно, в самую точку, абсолютно правдиво. Никаких секретов. «Я хотела испытать состояние, когда женщина сведена к своей самой архаичной функции — доставлять удовольствие мужчинам. Быть только этим», — говорит Эмма о своем опыте. Роман является частью новой женской волны, возникшей после движения #МеТоо.

Эмма Беккер

Эротическая литература
Человек, который плакал от смеха
Человек, который плакал от смеха

Он работал в рекламе в 1990-х, в высокой моде — в 2000-х, сейчас он комик-обозреватель на крупнейшей общенациональной государственной радиостанции. Бегбедер вернулся, и его доппельгангер описывает реалии медийного мира, который смеется над все еще горячим пеплом журналистской этики. Однажды Октав приходит на утренний эфир неподготовленным, и плохого ученика изгоняют из медийного рая. Фредерик Бегбедер рассказывает историю своей жизни… через новые приключения Октава Паранго — убежденного прожигателя жизни, изменившего ее даже не в одночасье, а сиюсекундно.Алкоголь, наркотики и секс, кажется, составляют основу жизни Октава Паранго, штатного юмориста радио France Publique. Но на привычный для него уклад мира нападают… «желтые жилеты». Всего одна ночь, прожитая им в поисках самоуничтожительных удовольствий, все расставляет по своим местам, и оказывается, что главное — первое слово и первые шаги сына, смех дочери (от которого и самому хочется смеяться) и объятия жены в далеком от потрясений мире, в доме, где его ждут.

Фредерик Бегбедер

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература

Похожие книги